Изящным, скромным и вместе с тем вызывающим движением я стала на колени прямо перед ним. И когда я помогала ему снимать его мокрые и грязные сапоги, я чувствовала, что его нос раздражают мои духи и что его глаза с возрастающим интересом следили за очертаниями моего корсажа и за всем, что только можно было разглядеть через платье… Вдруг он воскликнул:
– Черт возьми! Селестина… От вас великолепно пахнет.
Не поднимая глаз и с наивным видом, я спросила:
– От меня, сударь?
– Ну-да… конечно… от вас!.. Не от моих же ног, надеюсь.
– О, сударь…
И это: «О, сударь!» звучало и протестом в защиту его ног, и в то же время дружеским упреком – дружеским и поощряющим его фамильярность. Понял ли он? Думаю, что да, потому что он снова еще сильнее и с некоторым страстным волнением в голосе повторил:
– Селестина… От вас великолепно пахнет… великолепно…
Да! Он забывается, этот дяденька… Я сделала вид, как будто немного оскорблена такой настойчивостью, и замолчала. Робкий и ничего не понимающий в женских хитростях, он смутился. Он боялся, наверное, что зашел слишком далеко, и быстро переменил разговор:
– Вы освоились уже здесь, Селестина?
Вопрос… Освоилась ли я? Это за три часа моего пребывания здесь… Я кусала себе губы, чтобы не расхохотаться. Он смешон, этот добряк, и немного глуп.
Но это ничего. Он мне нравится. Даже в его грубоватости видна какая-то мощь. От него пахнет животным, веет теплом, которое разливается по всему телу… он мне приятен.
Я сняла сапоги и, чтобы оставить его под приятным впечатлением от нашего разговора, в свою очередь спросила у него:
– Я вижу, сударь, вы охотник. Удачная охота была у вас сегодня?
– У меня никогда не бывает удачной охоты, Селестина, – ответил он, покачивая головой. – Я ведь только брожу… Это ведь только для прогулки, чтобы не быть здесь… Я здесь скучаю…
– А! Барину скучно здесь?
После некоторой паузы он с вежливым видом ответил:
– То есть… я скучал… Потому что теперь… наконец!..
Затем с глуповатой и трогательной улыбкой на устах он спросил:
– Селестина?
– Сударь!
– Не будете ли добры дать мне мои туфли? Прошу извинить меня.
– Но, сударь, это моя обязанность.
– Да, конечно… Они под лестницей… в темном чуланчике… налево.
Мне думается, я с ним сделаю все, что захочу! Он не злой, он поддается с первого же раза. О! его можно далеко завести…
Очень несложный обед, составленный из остатков вчерашнего, прошел без инцидентов, почти в полном молчании. Хозяин ест с большой жадностью, а хозяйка едва прикасается к блюдам, скучная, надутая. Она глотает только облатки, сиропы, капли, целую аптеку, которую нужно расставлять на столе перед ее прибором. Они очень мало говорили и притом о таких делах и местных людях, которые меня мало интересовали. Я поняла только, что они у себя очень мало кого принимают. Впрочем, видно было, что мысли их были заняты вовсе не тем, о чем они говорили. Они