Здесь сказалось и очень сильное положительное влияние архимандрита Платона63, которому удалось заложить в душу будущего Императора четкое и ясное понятие о нравственности, о том, что хорошо и что плохо, но мальчику приходилось метаться между точкой зрения Платона и укладом двора «матушки», что очень трудно понять ребёнку. Плохую службу для него сыграло и то, что с младых ногтей Павлу внушали, что «по своему рождению и призванию он человек единственный в своем роде, – будущий царь!» 7). (позднее будущим наследникам престола не внушалось такое вредное для ребёнка утверждение). «Еще ребенком он был полон мыслей, чувств и честолюбивых мечтаний, которых его мозг не мог переработать, так как чувственные способности всегда брали у него верх над всеми другими». 7). «И, грезя наяву, он уже распределял должности, жаловал чины, командовал армиями, давал сражения. Смешивая идеи двух противоположных направлений, имевших на него влияние, он то мечтал о самодержавной власти, – и, действительно, она вскружила ему голову, как только он ее достиг, – то увлекался мальтийским романом, с которым и связал впоследствии судьбы своей родины. Он обращался со своими камергерами или как с рабами, или наряжал их в рыцарей крестовых походов, закованных в латы, и устраивал с ними турниры». 7).
С другой стороны, Павел впитывал мировоззрение «конституционалиста Панина38 и масона Плещеева с его мистицизмом», либерализм и гуманитарные взгляды и Монтескье53 и Беккариа89. Они открыли перед Павлом новый взгляд, призывая его к преобразованию своего государства, но не показали правильных путей к его достижению. Екатерина, думая о воспитании Павла, мало думала о его личности, тем более что она не могла устранить и контролировать влияние окружающей среды. В то время, как Никита Панин всячески отвлекал своего ученика от военных занятий, а императрица пыталась очистить свою армию от прусских милитаристских традиций, младший брат Никиты Петр Иванович Панин73, не только мечтал подчинить милитаризму всё государство, но и внушал это Павлу. «Павел будет царем, властелином, перед которым все трепещет и который все может: Порошин41, ничего не понимавший в философии, непрестанно напоминал об этом ребенку. Павел каждый день слышал, как этот Порошин и другие восхваляли в Петре Великом гениального солдата, моряка и ваятеля, вылепившего свой народ на свой образец, словно кусок мягкого воска; или как они превозносили гений Фридриха37, великого капрала, сумевшего выдрессировать свой народ, точно полк солдат, или сурового героического Мильтиада, без которого Греция погибла бы при Марафоне, несмотря на всех своих философов. Быть сразу Фридрихом, Петром Великим и Мильтиадом105 и этим затмить Екатерину – стало заветным желанием Павла. Но при этом он не хотел отрекаться от философии, надеясь, что ее идеи вдохновят его для возрождения его страны,