– И… зачем это?.. – Он вскинул руку и изобразил круговое движение у уха, словно гонял комара.
Гость противно рассмеялся. Потом стащил что-то с головы, и свечение погасло.
– Парик, – сказал он. – Позаимствовал у актриски – маскировка. Все же беспамятные, когда долги отдавать, а тут как на грех кто-нибудь узнает.
Услышав деловые, лишенные абстрактной риторики слова, взволнованный Ванюша посерьезнел.
– Бросаешься в глаза, – сказал он озабоченно. – Устроил ажиотаж, и до меня дошло… тебя приняли за известного поэта. Женщины в истерике бьются – одна только что ко мне прибегала. Умоляла разыскать его – тебя, то есть…
Ночной гость нахмурился.
– За кого же?
Ванюша с трудом выговорил:
– За Есенина.
Гость презрительно хмыкнул.
– Хоть бы за Блока. Тоже кудрявый. – Он вздохнул. – Господи, и жизнь у вас хамская, и поэты хамские. Нормальных, талантливых – забыли. А впрочем… – Он качнулся в кресле и стукнул длинными пальцами по подлокотнику. – Это удачный ход. Из истеричных хамок легко веревки вить… пригодится. Не грех попользоваться швалью. Одна незадача – с творчеством паскудным я не сильно знаком. Придется зазубрить пару виршей, наплевав на отвращение.
Он помолчал, подумал и продолжил.
– Правильная мысль. На Блока-то я не потяну. Непросто гением прикидываться… а тут выпил стакан, выкинул фортель, и все поверили. А ты – слышишь – достанешь мне книгу. Раздобудь, где хочешь. Я должен знать, – он усмехнулся, – чего накропал – угодишь еще впросак. Теперь покорми меня – я знаю, ты жрать любишь, у тебя есть.
Ванюша поопасился идти на кухню, чтобы проницательные соседи, переполошенные криком, который подняла Евгения Федотовна, не заинтересовались, отчего в квартире до глубокой ночи нет покоя. Он достал из шкафчика кусок серого хлеба, шматок сала, огурец, и гость набросился на еду. Оцепеневший хозяин ждал, когда пришелец насытится, так уныло, будто его приговорили к смерти и непременно казнят, как только палач закончит трапезу. Убирая обратно, за призматические стекла мебельных дверец пустую тарелку, он уже не чаял, что его кошмарный сон прекратится, когда почувствовал спиной холодный воздух. Что-то беззвучно изменилось. Глотнув ночной свежести, словно измученный жаждой – ключевой воды, Ванюша обернулся и увидел, что комната пуста. Гостя не было, и только откинутая штора с медленно покачивающейся бахромой и неколебимыми, словно свинцовыми кистями свидетельствовала о том, что гость не растворился в воздухе. Онемевший, ослепленный, убитый Ванюша прикипел к полу. Прошла невыносимая минута, пока он справился с собой, усмирил взбаламученные мысли, подполз к окну на негнущихся ногах и выглянул на улицу. За окном была тяжелая, как кисель,