– Да.
– А стекло у тебя где? – захихикал он. – Стекло с собой надо брать!
Я не ответил. Юродивый он какой-то.
Мы обогнули здание и оказались на пустыре, в центре которого виднелся провал с тремя рядами колючей проволоки по периметру.
– Это небо, – заявил сопровождающий.
– Небо? – не понял я.
Он мелко засмеялся:
– Ну, небо, небо… Небеса. Вот это всё. Так они называют. Сами они вон там, в яме гуляют, – он кивнул в сторону провала. – Там семь метров. Скребутся, наверх смотрят и плачут: там небо, небо, небушко… Хочу туда! Это всё небо, – он обвёл рукой пустырь и снова затрясся от смеха. – Все сюда стремятся! А их не пускают! Не пускают! – хрюкал он.
На полуслове он вдруг ускорил шаг и почти побежал к низкому бетонному сооружению, в котором угадывалась верхняя часть подземного комплекса «Солнцепёка».
Мы вошли. От решёток шагнул к нам человек в сером, который слился бы с обстановкой, если бы не белые перчатки, порхавшие в полумраке. Сопровождающий весело хмыкнул и протянул ему документы, но дневальный лишь указал в сторону стола, требуя положить. Он брезгливо поковырялся в них авторучкой, кивнул и принялся отпирать решётку, касаясь прутьев нежно, словно успокаивал дикого зверя. За решёткой на отдалении была ещё одна. Мы вошли в узкий промежуток, и белые перчатки принялись тщательно закрывать замок первой решётки, ласково поворачивая ключ, прислушиваясь, поглаживая прутья. Дневальный многократно проверил работу, касаясь решётки сначала осторожно, а потом всё более настырно. Лицо его оставалось предельно сосредоточенным. Он считал про себя: раз, два, три…
Удовлетворившись, он взялся за вторую решётку, поворачивая ключ так мягко, будто резал провод взрывного устройства. Пропустив нас, он запер решётку и снова долго проверял её рукой. Губы его шевелились: он словно уговаривал чертей внутри себя не делать зла.
Мы двинулись вниз по узкой лестнице. Воздух стал прохладным и сырым. Это была особенная прохлада, которая шла сразу изнутри, от желудка, распуская щупальца по всему телу.
«В учреждение давящая обстановка. Персонал отличается странностями, на сотрудничество идёт, значимых нарушений не допускает», – проговорил я про себя фразу из воображаемого отчёта. Сухость формулировок помогала мне справиться с эмоциями ещё со времён службы. В отчёты не попадают страхи новобранцев. В отчете пишут:
«Рота попала в окружение превосходящих сил противника. Началось боестолкновение. Цели оставались невидимыми. Второй взвод вел беспокоящий огонь».
Казёнщина отчётов спасала нас от паники в обстоятельствах, которые человеку с задатками драматурга показались бы кровавой баней.
С лестничного пролёта мы вышли в коридор, напоминающий обычное учреждение. У одной из дверей сопровождающий остановился, толкнул её и кивнул на стоящий у стены стул, возвращая документы. Хитрая улыбка не сползала с его лица.
Я