Агван привёз в Минск землю из Карабаха. Её и хоронили. В бархатной коробочке. На новом кладбище, неуютном, как район свежей застройки. В присутствии родных и близких – Славик, Лёня с Шурочкой, Агван с Лилей.
«Прах?» – деловито поинтересовалась неизвестно откуда взявшаяся старушка в платке из траурного кружева на белых волосах. «Нет, земля», – ответила Шурочка. Старушка одобрительно кивнула. Лёня дернул жену за руку. Шурочка знала – муж не любит, что она всем всё объясняет, но справиться с собой не могла.
Три залпа прощального салюта прозвучали особенно оглушительно. Шурочка взяла за руку Славика. Бледный, хочет казаться торжественным, но выглядит испуганным, отца не помнит совсем, только по фотографии над столом. «Хоть бы не упал в обморок». Но в обморок упала Лиля. Такая же молодая и экзотичная, как двадцать пять лет назад. «Вдова» – констатировала старушка в траурном платке. Шурочка хотела объяснить, что нет, не вдова… Но сдержалась. Света умерла три года назад…
***
…Света не сомневалась, что Андрей жив. И это давало возможность жить и ей. Но даже самой сильной убежденности нужны доказательства. Хотя бы мнимые.
В страну пришла перестройка. В списке специальностей нового времени появились профессиональные помощники поддержания веры во что угодно. Бабка из-под Рязани, алтайский шаман, местная колдунья, экстрасенс в седьмом поколении… Все говорили, что он жив. Видели горы, военную машину, и его, живого, рядом с чужими бородатыми людьми.
Шурочка колдунам и экстрасенсам не верила. Но в то, что Андрей жив, верила. И знала, что Лёня тоже верит. Хоть он и повторял постоянно, что если бы Маркошанский был жив, то уже бы вернулся. Повторял, чтобы Светка перестала ждать.
И она перестала. После пятнадцати лет ожидания и поисков вдруг начала жить. В полную силу, в полную радость. С нарядными платьями каждый день. С ощущением, что все самое худшее уже случилось. Дальше – только лучшее. И вышла замуж. За тренера по самбо с круглым лицом и детской улыбкой. И это была уже другая любовь – без паники. В сорок родила дочь. А в сорок пять умерла от рака.
Шурочка в последние дни почти не отходила от подруги. И однажды, в перерыве между болями, Света сказала: «Я его не вижу…»
***
…Мужчины сидели в зале. За столом, который накрывался как поминальный. Поминать, помнить, вспоминать. Они вспоминали. Глухими голосами воскрешали прошлое. Осторожно, не тревожа то, что должно остаться погребённым.
Шурочка свет на кухне не зажигала. Но он пробрался сам. С улицы. Пятно от уличного фонаря остановилось на Лиле. Подсветило, как театральным прожектором, её лицо: резкие скулы, чёрные колодцы глаз, невидимые, в цвет кожи, губы. «Как будто актриса перед монологом», – подумала Шурочка.
«Я