Все двадцать пять лет она ждала его появления. Была уверена, что сначала придёт к ним – он же не знает Светкиного адреса. Розы Люксембург, 27, квартира 6. Шурочке даже снилось, как звенит звонок, она бежит к двери, уже зная, кто за ней, открывает дверь, зачем-то подаёт Андрею тапки – новенькие, с биркой, и выдаёт адрес – Розы Люксембург, 27, квартира 6. И он ничего не переспрашивает, потому что знает – там жена и сын. А Шурочке хочется рассказать, как не хотела Светка получать эту квартиру, как они с Лёней её уговаривали, а она кричала: «Мы – не семья погибшего при исполнении!» Как будто, согласившись на квартиру, она, как и все, признавала, что муж погиб…
Но рассказывать некогда, потому что Андрею надо идти. А ей, Шурочке, надо срочно звонить Лёньке и выдохнуть в трубку: «Маркошанский вернулся»…
***
С Маркошанскими они познакомились в Степанакерте. И сразу подружились. Потому что для дружбы был самый полный набор поводов. Леонид Плетнёв и Андрей Маркошанский служили при одном штабе. Оба были родом из Краснодарского края. Жёны у обоих – белоруски. Дети – мальчики – одного возраста. Славику Маркошанскому – год и два, Мите Плетнёву – год и месяц.
Шурочка потом думала, что в другом месте, при других обстоятельствах они со Светкой подругами никогда не стали бы. Слишком уж разные.
Шурочке важно было всем нравится. Эту задачу она решала причёсками «чтобы точь-в-точь как на картинке» и выражением милого, немного беспомощного удивления на лице – тщательно отрепетированного ещё в юности.
Внешность Светки Шурочка считала обычной. И это была самая безнадёжная с её точки зрения характеристика. Уже потом, через много лет, на Шурочкином 35-летнем юбилее один из гостей – Лёнин сослуживец – поинтересовался: «А что за женщина на том конце стола, вторая слева?» И добавил: «Даже не знал, что бывают такие красивые».
Шурочка весь вечер потом разглядывала Светку. И потом полночи, лёжа в кровати, удивлялась: Светка, действительно, была красивая. Пышные, с легкой волной волосы идеального желтого цвета. В детстве кленовые листья такого оттенка – чистые, без красных прожилок – считались самой ценной находкой. Брови – угольно-чёрные, густые, немного сросшиеся, отчего казалось, будто Светка всегда немного хмурится. Улыбка на таком лице – сразу праздник. А в прищуренных глазах – приглашение к этому празднику. И главное – по лицу заметно, что Света совсем не дорожит этой красотой, относится к ней как к богатству, которого так много, что растратить жизни не хватит.
Почему Шурочка не увидела эту красоту сразу, ещё при знакомстве? Потому что тогда – в улыбке, в глазах, в кажущейся Светкиной нахмуренности – был только Андрей. Шурочка даже не представляла, что можно так любить. Нет, она Лёньку, конечно, тоже любила. Но минуты до его возвращения со службы не считала. Да что там минуты – час-другой Лёниной задержки никакой паники у Шурочки не вызывал.
Света впадала в панику на пятнадцатой минуте. Приводила Славика к Шурочке и уходила паниковать. Вдоль дома она могла шагать часами. По ровной, как безнадёжная кардиограмма, линии, под взглядами местных женщин в цветастых платках, которые в это время выходили на балконы или устраивались у открытых окон.
Сначала Шурочка пыталась объяснять, что так волноваться – ненормально. Но Света слушала так, будто Шурочка говорит или очень тихо, или на незнакомом языке – вся напрягалась, брови сводила в категоричную чёрную «галочку», а во взгляде появлялось такое изумление, что Шурочка замолкала на полуслове.
Андрей был красавчиком. Точнее, считался таковым. Из-за улыбки, которая мгновенно заражала любого, кто находился рядом. И улыбался он часто. Чаще, чем все знакомые Шурочке люди. И своей улыбчивостью как будто демонстрировал, что его всё в жизни устраивает.
За должностями и званиями Андрей не гнался. Поэтому когда он попросил перевод в Мардакет – глухое армянское село, удивилась не только Шурочка, но и Лёня, и даже руководство штаба. Да, там можно было быстрее получить следующее звание, и должность была повыше. Но там не было жизни. И общения тоже почти не было. Почти, потому что одна семья из «своих» там всё-таки была.
Армянин Агван Кумарян, с которым они тоже познакомились в Степанакерте, перевёлся в Мардакет за месяц до Маркошанского. Мотивы его перевода как раз таки были понятны всем. Агван смотрел только вверх – туда, где сверкала всем золотом мира вершина карьерного роста.
Сорокадвухлетний Агван был женат на двадцатидвухлетней москвичке Лиле. Жену любил до слёз. Шурочка впервые видела, как это – когда при взгляде на другого человека, глаза становятся влажными. Агван всегда смотрел на Лилю влажными глазами.
Выглядела Лиля Кумарян совсем не по-московски. Она заплетала чёрные, расчёсанные до электрического блеска, волосы в длинные ровные косы. Среди коротких стрижек, прямоугольных «карэ» и одинаковых «химий» Лилины косы смотрелись экзотично. И вся она смотрелась экзотично. Шурочке, когда она увидела Лилю в первый