– Ты скажешь хоть что-нибудь?, – Одди цедил сквозь зубы.
– Что? Поздравить вас? По-моему все только рады этому. Никто кроме нас с ней не верил, что балет – это её.
– Ты что не видишь, что она подавлена? Ей нужна поддержка, твоя поддержка.
– Сейчас ей нужно, чтобы её оставили в покое, как и мне.
Он подошёл к девочке и сел на корточки, взгляд его, как он ни старался, не смягчился.
– Ты жалеешь себя?
– Нет, – подбородок её предательски дрожал.
– Ты можешь злиться на обстоятельства, можешь возненавидеть балет или учиться танцевать на одной ноге, можешь даже пойти и разбить окна в балетной школе, но не смей себя жалеть, ты можешь быть любой, только не жалкой. Поняла? Ты победительница, ты автор своей жизни, ты кто угодно, только не жертва! Да?
Алиса подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза. Оказывается, он не сердился на неё, не ненавидел, не осуждал. Широко-широко улыбаясь она обняла ручками его за шею, потом обвела взглядом гостей:
– Раз уж мы все тут собрались, то мы же можем пообедать вместе? Я голодная очень!
Одди расплылся в улыбке: "Ну, думаю, это мы можем себе позволить".
Глава 7
– Майкл, а ты всегда меня любил?
Алиса лежала дома с высокой температурой, Майкл менял ей холодные повязки на лоб в ожидании врача, Бен побежал за жаропонижающим.
– Нет, боюсь что нет, тебе пришлось для этого потрудиться.
– А я вот тебя любила всегда, – Алиса обиженно замолчала.
– Это неправда, ты даже меня не знала, радость моя, пока тебе не исполнилось три года.
– Значит, ты полюбил меня когда мы познакомились, поэтому не всегда?
– Когда мы познакомились близко, я очень горевал по твоей маме, мне казалось, что тебе вполне хватит любви твоего папы и я просто заботился о тебе, очень боялся подвести твою маму, ведь она так рассчитывала на меня, мне хотелось быть достойным её просьбы присмотреть за тобой. А потом я очень-очень, сильно-сильно тебя полюбил. Не за то какая ты замечательная, добрая, умная и красивая девочка. А ты такая, только не зазнавайся. Но таких девочек я знаю ещё и не одну. Я полюбил тебя потому, что ты не давала мне быть безучастным. Ты будоражила меня своими бесконечными вопросами и они были всегда обо мне. Вот мы гуляли и, помнишь, наш зонт унес ветер и мы не смогли его догнать? И ты спросила очень ли мне грустно, что зонт улетел. А я сказал, что мне грустно оттого, что ты промокнешь, только поэтому. А ты сказала, что, возможно, я грущу потому что нам так хорошо было гулять под этим зонтом и вот он улетел, нам по-прежнему хорошо, а каково это знать бедному зонту? Ты уже в шесть лет рассуждала как-то иначе, задавала мне вопросы обо мне самом и я сам себе становился интересным. А ещё ты, например, всегда старалась меня утешить, но выходило это у тебя так по-особенному. Помнишь, я посадил большую занозу и палец опух? Ты долго его рассматривала, а потом придумала целую историю про одинокую занозу и одинокий палец, про то как они встретились