– Товар готов, эфенди, (эфенди – уважительное «господин») – в тесный шатер врываются двое ублюдков – по запаху и характерным похрюкиваниям я понимаю, что это они самые – мои вчерашние похитители. Один из них встает за моей спиной и освобождает от наручников – мое счастье и свобода длятся недолго, потому что он тут же сцепляет их над головой снова, только в таком положении они затекают и устают еще быстрее. Как только меня выводят из маленького шатра, эфенди привязывает мои запястья к плотной стальной нити, крепящейся к арматуре, установленной под потолком по всей длине тканевого коридора, и, черт возьми… у меня дежа вю. Примерно в таком же положении меня подвесил и Престон, когда я пришла позировать в его мастерскую.
Лаская мои губы, соски и бедра кистью… как я могу думать об этом в такой момент? Но я думаю и вспоминаю до мельчайших деталей. То, как хотелось бесконечно и безудержно касаться низом живота его мощного члена, двигаться бедрами против твердой длины, даже сквозь хлопковую ткань чувствовать его и видеть выражение сладкой боли, сводящее скулы Джейдана, когда он кончил прямо в штаны. Наш первый поцелуй, жадный и глубокий, самый горячий в моей жизни, проникновенный… мать его, меня ведут на какой-то аукцион, где планируют продать алчным ублюдкам, а я ощущаю первый за несколько месяцев прилив жара к области бедер. Что он сделал со мной своей кистью? Или, может, эти воспоминания просто помогают мне отвлечься от того, что предстоит пережить сегодня? Как бы там ни было… мне хоть немного от этого легче.
– Я бы за нее поторговался, Ясин, – обращается один к другому, пока оба ведут меня по коридору, и судя по всему, к центральному, подсвеченному со всех сторон шатру, двигая по плотной нити, словно марионетку, подвязанную за тонкие ниточки. Так и есть, и сейчас это не метафора. – Отдал бы всех своих верблюдов и Хаммер.
– И этого все равно бы не хватило, – с насмешкой отвечает Ясин, бросая плотоядный взгляд на мой обнаженный живот и выпирающую из откровенного лифа грудь. Мрази. – Торг за эту шармуту начинается с пятисот тысяч долларов. Чем ты так ценна, шлюха? – обращается ко мне, прикасаясь к плечу, вырывая из моих губ недовольное шипение. – Вы все здесь шлюхи. Все женщины были рождены, чтобы быть шлюхами и инкубатором для рождения наших детей, – злобно выплевывает Ясин, и мне приходится до боли прикусить язык, чтобы не ответить ему колкостью,