– Саблю и щит десятник тебе подберёт, а вот броню сам добудешь, – на ходу деловито бубнил Байрам. – У чжурчжэней справа знатная, богатая. Скоро на них пойдём, там и разживёшься, если в первом же бою не прихлопнут.
Я понял, что сотник не видел моего представления с лопатой, а то бы не стал судить так категорично.
«Не обольщайся, – зло подумал я. – Тебя-то уж точно переживу».
Байрам поглядел мне в глаза и ухмыльнулся:
– Злой? Это хорошо, в бою это первое дело.
Я промолчал и крутанул в воздухе выданной саблей. Всё бы ничего, но именно этим оружием я владел слабовато. Когда-то в одной из прошлых жизней, когда я был есаулом, я мог ею сносно орудовать, но по сравнению с ребятами из тринадцатого века это действительно было слабо, хотя в моём казацком арсенале наверняка найдётся несколько приёмчиков, не известных степным воинам. Возможно, Байрам на все сто процентов прав в том, что меня похоронят после первого же боя.
«Стоп! – чуть не хлопнул я себя ладонью по лбу от осенившей догадки. – Ведь носитель моего тела кем-то был в этой жизни? И, судя по мышцам и размаху плеч, явно не бухгалтером. Ведь зачем-то он приехал к тангу- там в такое смутное время и, наверное, не пряники привёз, а с какой-то миссией. Но с какой?»
И я стал внимательнее прислушиваться к телу, в котором на этот раз поселилась моя душа. Звериная лёгкость и непринуждённость, с которой я передвигался, говорили только об одном – тело было тренированным, и тренированным для боя. Остальное зависело от меня и удачи.
– Что бы ты ни увидел, не обращай внимания, – загадочно произнёс вечером следующего дня Байрам. – А если хочешь остаться в живых, держись рядом со мной.
Я ничего не понимал, но расспрашивать сотника подробнее мне было не по чину, поэтому я молча кивнул головой.
Я не знаю, сколько пленных тангутов было принесено в жертву на похоронах Чингисхана. Говорят, что в посмертной воле хан приказал покарать предателей и вырезать всё население тангутской столицы. А волю покойных выполняли свято. Поэтому вслед за мужчинами приняли свой крест женщины. Но это были пленные, тут всё понятно. Я пришёл в полное недоумение ночью, когда проснулся от тычка в плечо.
– Т-сс! – сверкнул в темноте зубами Байрам. – Следуй за мной.
То, что я увидел этой ночью, полностью перевернуло в моей голове понятия «свой-чужой». Восемьсот кешик- тенов Чингисхана, орудуя ножами, вырезали две тысячи воинов охраны. Кровь лилась рекой. По-видимому, на ужине в пищу обречённых было подмешано снотворное, потому что они спали беспробудным сном. Столько понапрасну пролитой крови, как на похоронах Чингисхана, я не видел никогда. Казалось, что сам воздух пропитался густыми испарениями человеческой боли.
– За что своих-то? – не смог удержаться я.
– Хан