Для Николая сшили пиджак, который был утвержден для всех оркестрантов – бежевый с коричневым воротником и обтачками на листочке и планках рукавов. Ему хватало несколько репетиций, чтоб понять, чего хочет руководитель, выучить партии, почувствовать настрой коллектива, направление. Репетиции были по понедельникам, средам, субботам. Понедельник он пропускал из-за лекций. В среду – выходной в институте, поэтому получалось ходить в Дом культуры, а на вечернюю субботнюю репетицию успевал после дневных лекций. Он чувствовал досаду на себя за то, что отнимает время от семьи, ребенка, что мало внимания им уделяет. Но ему так нравилось то, что он делает! У него так много всего получалось! Он жил взахлеб. И быстро прощал себя за все.
После работы он быстро ужинал и бежал в институт. Кира сразу после нового года пошла в ясли, ее забирала жена. Он на это время не тратил. Возвращался около десяти вечера, Клара всегда ждала со вторым ужином или чаем. Она рассказывала про то, чему научилась дочь, пыталась задавать вопросы о том, как прошел день. Николай рассказывал, но Клара ничего не понимала в производственном процессе, не знала институтских проблем, людей, о которых он говорит, поэтому разговоры снова сводились только к дочери. Она начинала засыпать за столом. Он понимал, что ей не интересно то, что он говорит. Он жалел жену: утром вставала рано, готовила малышке одежду на день, собирала дочку в ясли, слушая ее капризы, отвозила, боролась с застревающей в сугробах коляской, буксуя на перекрестках, бежала на работу, потом забирала, готовила ужин, стирала, гладила, убирала, играла с ребенком, укладывала и терпела капризы и плач.
– Беги спать, милая. Я еще газету почитаю.
Она ложилась и сразу засыпала. Часто на кухню, подремав с вечера, выходил тесть или теща.
– Вечеряешь? Что пишут? Не началась война? – шутил Юрий Алексеевич, потому