Казим сглотнул. Если все обернется подобным образом – то куда еще мне податься?
Казим и Гарун обошли все гхаты, ступени, спускавшиеся к самой воде, ища Раза Макани. В Баранази и жизнь, и смерть были неразрывно связаны с Имуной. Город стоял на западном берегу реки, которая текла с севера на юг. Воды ее уже были грязными: по утрам на берег выходил помолиться, помыться и почиститься почти весь город, и вниз по течению плыли все мыслимые и немыслимые виды грязи и отбросов. Люди побогаче предпочитали встречать рассвет, сидя прямо на воде в маленьких лодках, чтобы не стоять в толпе черни. У местного принца была баржа, на которой он проводил ритуальные песнопения по случаю праздников. Сам принц был амтехцем, однако делал это, чтобы задобрить людей, большинство из которых исповедовало омалийскую религию.
К середине дня верующих и купальщиков сменяли прачки, стиравшие и сушившие одежду на камнях. Сборщицы навоза подбирали коровьи лепешки и скатывали их для последующего использования в качестве топлива. Люди из омалийских храмов приходили и уходили весь день, звоня в тяжелые храмовые колокола. Вниз по течению, у южной оконечности города, весь день горели погребальные костры. Оставшийся от умерших пепел сбрасывали в Имуну, и ее воды уносили его.
Солнце припекало все сильнее. Казим и Гарун обошли уже все любимые места Раза, однако никто не видел отца и сестру Казима с самого кануна Ай-Ида. Гарун предложил поискать их в храме Деваншри, где жрецы-целители организовали лазарет. Он остался ждать снаружи, а Казим зашел в храм; юноша не был приверженцем омалийской религии, однако все равно почтительно склонил голову перед статуей безмятежного бога-целителя. Из лазарета доносились тихие, жутковатые стоны больных. Глубоко вдохнув и прикрыв рот шарфом, он переступил порог.
Воздух был полон зловонных испарений и миазм. Одетые в оранжевые мантии жрецы и жрицы входили и выходили. Юные слуги все время носили воду из Имуны, чтобы мыть своих подопечных. Зал был полон больных, раненых, умирающих и стариков. Их руки пытались схватить проходившего мимо Казима. Прижавшись к стене, он смотрел, как двое мужчин несут трусившуюся от озноба старуху. Ее взгляд был невидящим, словно ей уже открылся потусторонний мир. Ощутив тошноту, юноша развернулся, чтобы уйти.
– Казим! Казим!
Подбежавшая к нему Гурия сначала крепко обняла брата, а затем дала ему пощечину. Казим тупо смотрел на нее. Его щека горела, однако разум был словно онемевшим.
– Где ты был, ленивый ушлепок?! – заорала она. – Я нашла отца на песке на другом берегу реки! Он пытался утопиться, но вода была недостаточно глубокой, а опиум так его одурманил, что он не подумал в нее лечь! – Девушка вновь обвила его руками. – Он умирает! Ты должен что-нибудь сделать!
Казим прижал сестру к себе. Некоторое время она всхлипывала, а затем повела его к безмолвной фигуре, лежавшей на соломенном тюфяке в углу. Их отец спал, крепко обхватив руками свой привезенный