Она мне снится по ночам, —
Во сне её я обнимаю
И внемлю всем её речам.
Мне часто слышится и ныне
Её негромкое – сынок,
Иди скорее, борщ остынет,
Я налила уже чаёк.
Я вспоминаю мамы руки —
Сухие, вены все в буграх,
В сети морщин, как у старухи,
Мозоли даже на локтях.
Работа садчицей[1] в заводе,
Кирпич – туда, кирпич – сюда,
Работа дома, в огороде
Пройти не могут без следа.
Я вспоминаю все мозоли,
Что ей добавили пять ртов,
Моих братьёв, сестрицы боли,
Болезнь отца, мытьё полов.[2]
Я эти нежные ладошки
Целую часто по ночам,
А мама, грустная немножко,
Меня всё гладит по плечам…
Прости меня, моя родная,
Что я не ласков был – в отца,
Как и все братья, лишь другая
Была сестра, ай молодца!
Прости меня и братьев тоже,
Что, выполняя ваш наказ,
Считали мы всегда – не гоже,
Казать нам чувства напоказ.
Прими ты наше раскаянье,
Хотя тебя уж рядом нет.
Тебя мы любим… до свиданья…
За всех пишу, твой сын – поэт.
* * *
Как же трудно – любить всерьёз,
Когда с глаз пелена спадает,
Когда время мечтаний и грёз
Безвозвратно, увы, пропадает!
Как же трудно – уметь прощать
Человека, которого любишь.
Как же сложно – суметь понять,
Что лишь с ним одним целым ты будешь.
Как же трудно – двоим прожить
Много лет, сохраняя чувства:
Невозможно – всегда любить…
И – возможно! Но это – искусство!
Вымирающая деревня
Завалило снегом
бабкин подоконник, —
Щели в окнах в палец,
как и у дверей.
Раньше хоть чинил их
дед-сосед-поклонник,
Нынче ж на погосте он —
дедушка Андрей.
Да, во всей деревне
пять домов осталось,
Магазина нету,
дров не привезут.
Все дома такие же,
чуть получше малость,
Мужиков – не сыщешь,
нет их ныне тут.
Дети наезжают
к бабке Пелагее,
Внуков ей на лето
с городов везут.
Дом тогда становится
чище и светлее,
Бабка молодеет,
годы не гнетут…
А сегодня ночью
бабка прихворнула,
Дров подбросить в печку
так и не смогла.
Снега на столешнице,
ночью что надуло,
Не касалась утром,
бабкина метла.
Хворь прогнать из тела
бабка уж не может —
Молится и плачет,
тихо слёзы льёт.
Мысли о соседке
Пелагею гложут —
Та уже неделю
с