Первый однажды ему сказал: “Ты, похоже, слышишь вселенную”. А Второй пожал плечами, улыбнулся и ответил: “Может и слышу, посмотрим”.
И оказалось, что в самом деле слышал, иначе не смог бы написать то, что впоследствии…
(Запинается, умолкает, достает носовой платок).
Простите, не хотел плакать. Тяжело перейти к этой части истории. И, признаться, даже страшно. Страшно, что нас могут услышать.
Ну, вот и столовая закрывается. Скажите, когда вы уезжаете? Завтра днем? Тогда следует поспешить, я не могу не рассказать все до конца. Не сочтите за наглость, но давайте перейдем к вам в номер.
8.
(Пока идем до номера, Собеседник постоянно оглядывался по сторонам. Завидев в коридоре кого-нибудь из персонала, просит подождать, пока те не уйдут. Панически боится быть замеченным).
…Да, номер у вас не из лучших. Хотя, на две ночи, наверное, сгодится. Тем более, вы еще такой молодой, вам только и спать на жестких кроватях.
Уже записываете? Позвольте, я сяду в кресло напротив вашей кровати. Спина с годами все сильнее требует опоры. Закурим? Угощайтесь.
(Объясняю, что борюсь с привычкой).
Ах, вы бросили? Тогда не предлагаю. Или все же…
(Тянусь за сигаретой).
Ничего, понимаю, сам бросаю на протяжении всей жизни и срываюсь. Так что курите смело.
Позволю себе небольшое лирическое отступление, раз уж коснулся темы возраста. Несмотря на то, что и Второй, и Первый были молоды, в их словах, взгляде, интонации чувствовалась даже не зрелость, а настоящая старческая мудрость. Я нисколько их не идеализирую, не подумайте. Да, я восхищался ими, в особенности Первым, но не до фанатизма, а потому имел возможность спокойно наблюдать за их действиями, анализировать те или иные поступки, переживания. В итоге я пришел к выводу, что они по сути своей самые что ни на есть старики. И к мнению этих стариков, облаченных в молодые тела, прислушивались. Не только касаемо театра, но и жизни в целом. А еще они замечательно дружили они дружили несмотря на соперничество.
Что ж, продолжим.
Как я уже говорил, дела в театре на тот момент шли хуже некуда. По слухам, Строгий успел погрязнуть в долгах и беспросветно пил. Вообще, из оставшихся в Белом прикладываться к стакану пуще обычного стали многие. Мне же алкоголь не приносил никакого удовольствия, тем более утешения, да и с деньгами постепенно начинались серьезные проблемы – еще немного, и я должен был уйти в минус. Еще я начал всерьез задумываться о переходе в другой театр, и однажды сказал об этом Первому. Но он тут же грубо перебил меня и ответил, что в N. так, мягко говоря, не принято, если ты на самом деле хочешь сохранить доброе актерское имя.
Первый говорил, что театр – это живое существо. И бросить его – все равно что бросить любимого человека или родителя. А как относятся к тем, кто бросает любимых? Именно поэтому за свой театр нужно бороться до последнего и переходить в другой