Ключевым становится определение промежутка как времени, когда «перестает действовать инерция»34. Если в другие периоды «инерция» является движущей силой канонизации, то в промежутке она утрачивает свое эволюционное предназначение и значение. Причиной и следствием, диагнозом и результатом «инерции» оказывается негативно ощущаемая автоматизация поэтической речи, тавтологическая эксплуатация готовых, канонизированных приемов и парадигм. В то же самое время кризис предполагает вызов, поиск и выработку «нового стиха», который позволит выйти из промежутка в следующую, еще не изведанную фазу продуктивной инерции: «В конечном счете, каждый новатор трудится для инерции, каждая революция производится для канона»35. Завет и императив новизны и обновления пронизывают самосознание промежутка. Слово «новый» и его дериваты употребляются в статье едва ли не полсотни раз и чаще всего являются исчерпывающей (хвалебной) характеристикой того или иного текста или приема. При этом проблематичным предстает уже само пространное определение «нового стиха»: «новизна взаимодействия всех сторон стиха, которая рождает новый стиховой смысл»36. Эта дефиниторная растерянность и рассеянность Тынянова связана с предпосылками и условиями «промежутка» – критик-современник, еще не знающий, что именно окажется решающей новизной, вынужден гадать, интуитивно подсказывать и предсказывать. Единственное, что Тынянов заявляет довольно уверенно, – это право современника «увидеть свой стих»: промежуток закончится тогда, когда «новый стих» будет канонизирован и станет «своей», «готовой вещью» эпохи37.
Признаки новизны Тынянов не артикулирует, но зато маркирует те потенциальные поля и уровни текста, в которых эта еще неизвестная новизна может прижиться. Реорганизация всех сторон стиха, по Тынянову, включает в себя «новизну зрения», «эмоции», «интонации», «темы», «смыслового строя» и «жанра»38. При этом Тынянов не приводит в пример ни одного поэта, который бы решал и решил все предложенные задачи сразу.