На похороны майора я не пошел. Горя я не боялся, мы не были настолько близки с Семеном Игнатьевичем, чтобы я заинтересовал горе как объект воздействия. Но был Силя, я побоялся вести пса на прощание с хозяином в день похорон. Если даже самого сильного человека, героя, царя царей может сломать горе, прожевать и выплюнуть жалкой кучкой горемыки, то что будет с собакой. Весь ее скромный ум, ее тлеющая искорка разумного заполнены только одним- любовью к хозяину.
Любовь эта-великий дар и великое проклятие собачьего рода: все простит пес своему богу – унижение, обман и предательство. За все прощен каждый хозяин своей псиной заранее, и даже если он решит убить ее, в собачьих глазах в последний миг будет угасать любовь и сожаление о столь скором расставании с человеком. Нельзя было давать горю такой шанс, поэтому в день похорон Дурова мы с осиротевшей собакой сидели дома. Я всячески старался развлекать нового сожителя, играл с ним, кормил пломбиром и всякой другой вредной для него ерундой типа чипсов.
И пес играл, вилял хвостом, обмазывался мороженым, в общем, делал все, что от него хотел этот странный Петров. И только не показывал своих собачьих голубых глаз. Наверное, в них стояли собачьи слезы, редкие и от того ужасно соленые. И не было бы больше жизни для собаки, но хозяин перед смертью приказал: «Береги Петрова». И ослушаться не было сил. Хвост вилял, зубы весело крушили хрупкие чипсины и разбрасывали слюни по квартире, шерсть ерошилась, и только глаза тихо плакали и смотрели в дальний угол комнаты.
В дальнем углу комнаты, недовольно ворочаясь, укладывалось горе, это к людям оно приходило на время, к кому-то ненадолго, к кому-то на подольше и только к собакам навсегда.
глава 6
После похорон Дурова дни полетели один за одним. Время лечит, а если к нему добавить простоты и лени, получается просто чудодейственный бальзам. Мы с Силей в обыденном и каждодневном существовании человека и собаки смогли стать друзьями. Конечно, хозяином для него навсегда остался Семен Игнатьевич, да я и не пытался заменить его. Не того я человеческого склада, мне лучше дружить, чем быть хозяином чужой жизни.
Сильвестра новый уклад устраивал более чем и нам было хорошо. Мы могли до хрипоты спорить у кого кусок мяса в тарелке больше, причем по собачей логике все мясо полагалось ему. Благо пес почти не лаял, а издавал звуки возмущения, более похожие на нечленораздельную речь, этакие мычания и подвывания, поэтому соседи к нашим дебатам относились снисходительно. Так мы и прожили всю зиму, деля еду, диван и свои жизни друг с другом.
Весна в этом году удалась на славу, она не просто календарно вступила в свои права, но и фактически, как-то сразу дала понять, что зима кончилась. Мы с псом все больше времени проводили на улице и стали главными свидетелями пробуждения природы после зимней спячки. Мне легко читалось на скамейке парка,