Задавая дипломатичные вопросы, выясняю, что все имущество Стеллы, включая «Белый аист», достанутся Юле. Стеллин зам – пацан лет тридцати, смазливый и верткий – уже подкатывался к ней, обещал, что купит «Аист» за приличные башли. Юля вроде согласна, потому что и сама она, и ее сожитель к управлению компанией непригодны.
Представляю, что Юлечка и ее глазастый дружок сделают с немереными деньжищами, когда вступят в права наследства и продадут коттедж и фирму!
– А не мог этот самый зам твою маманю заказать?
– Да вы что! Он педик. Мухи не обидит. К тому же за моей матерью он был как за каменной стеной. Какой резон ее грохать?
– Не сведешь меня с этим хлопчиком?
– А зачем? – недоумевает она.
– Так он, небось, знает всех недругов твоей мамаши.
– Может, и знает, но наверняка не назовет. Мать говорила, что он очень хитрый и скрытный.
Ну, если сама Стеллочка была о своем заместителе такого мнения, мне с ним общаться бесполезно.
Сваливаю.
Минуя комнату, натыкаюсь на черный насмешливый взгляд наркомана и выбираюсь на улицу, чувствуя, что наколот на этот взгляд, точно бабочка на иглу.
На улице – маленький сбой в программе сентябрьской природы – валит крупный мокрый снег. Пластиночки холода и белизны тают, едва долетев до земли. Резкие порывы ветра гонят по асфальту и плитке осыпавшиеся листья, желтовато-зеленые, как старые огурцы, бурые, красноватые, и те бегут, будто живые.
Сорвавшийся с дерева листок, точно лезвием бритвы полоснув по моему левому виску, уносится вдаль.
Залезаю в «копейку» и задумываюсь. Похоже, я уперся башкой в стенку. Некуда шагать, некому вопросы задавать. Ну и чудненько. Отныне с полным правом могу прекращать свое доморощенное расследование.
В сумерках отправляюсь на «бомбометание» – так я проказливо называю свой незаконный частный извоз.
Это время – с девяти до часу ночи – мне особенно по душе. Улицы мало-помалу пустеют, гаишники испаряются, «как сон, как утренний туман», чаще попадаются голосующие. В эти часы я иногда выслушиваю фантастические признания пассажиров. Кто-то из них под хмельком, кто-то вполне трезв, но объединяет этих людей что-то лихорадочное, ночное, точно их суть, глубоко спрятанная днем, выворачивается наружу.
Вот и сегодня торможу, подчиняясь поднятой руке, и подаю «копейку» к обочине. В кабину заглядывает то ли деваха, то ли пацан, сразу не разберешь. Лицо едва различимо под накинутым на голову капюшоном.
– В «Жар-птицу», – голос девчачий, резкий и повелительный.
Приглашаю садиться – и застопорившаяся на минутку темень, в которой недавно отпорхали последние снежинки, снова движется мне навстречу.
– Однако поздненько вы в ресторан собрались.
– Мне только одного человека повидать, – отвечает барышня,