Нет, конечно, луна была нормальная. Пьяной была Регина. Она кружила и кружила по спальне, пиная сорванные с карниза шторы, напевая странную песню, которую прежде и не слышала. Почему на ум ей приходят такие слова? Откуда они в её голове? В другое время это бы непременно озадачило её, но не сейчас. Сейчас сознание пребывало в приятном дурмане.
Так легко и хорошо. Ничто не грызёт, ничто не царапает своими острыми ядовитыми когтями, никто не нашёптывает злобные науськивания на ухо. Тишина… Хотя бы на время. Хотя бы на несколько минут.
Метаморфия выжигала градус, так что состояние опьянения пройдет быстро. Та же метаморфия нейтрализовала и напущенную ростовщиком амнезию. Именно поэтому память давала сбои. Поэтому она видела сны. Её дар был её и проклятием, и наградой.
Кинжал у Регины отобрали, двери заперли на засовы, всё стеклянное в комнате вынести, маковый опиум вылили, так что только выпивка ей и оставалась. Как бы странно не звучало, но во время пускания крови приходила долгожданная лёгкость, словно удушающие щупальца ослабляли хватку. Словно с кровью выходило что-то ещё: грязное, гадкое.
Это была не попытка свести счёты с жизнью, нет. Это был шанс почувствовать свободу. Орлов не понимал, что лепя заплатку за заплаткой на её израненный мозг, делал лишь хуже. Внушение делало ей беззащитной. Мешало сопротивляться сидящей внутри сущности, которая чувствовала эту слабину и медленно порабощала Фокс.
Кубок с недопитым вином влетел в стену, разбрызгивая содержимое. Ярость душила. Внутри всё кипело. Ненависть. Ненависть сжирала. Хотелось расцарапать лицо Владу, вгрызться ему в шею зубами, выдрать кусок мяса, сделать больно. Так же больно, как делал больно он ей всё это время.
Когда наносишь десять слоев краски поверх друг друга, она начинает трескаться и осыпаться. Тоже самое происходило сейчас с ней. Она начинала вспоминать. Вспоминала все те разы, что Орлов внушал ей, играя с ней, как играют в кукол маленькие девочки.
Спальня содрогнулась от грохота. Снова, снова и снова. Пол застилали обломки. Всё, что могло разбиться ― от удара взрывалось на куски. Из платного шкафа летела одежда. Изысканная, дорогая, из лучших тканей. Влад не скупился. Ненавистные наряды. Сейчас они были разорваны в клочья. Ничего ей не надо. Ничего! Тяжёлый стул на львиных ножках полетел в окно и спружинил от него, как мячик. Чёртова защита! Разбить нельзя. Но можно всё сжечь…
Тлеющие поленья были вытащены из камина голыми руками, обжигая кожу до волдырей. Слабые угольки падали на валяющиеся под ногами тряпки. Не прошло и минуты, как спальня горела. Шторы, постельное бельё, балдахин ― всё пылало в огне. От чадящего дыма саднило горло. Глаза слезились. Кожа опалялась жаром. В ноздри ударил запах жженых волос. Только это и отрезвило заигравшегося Герострата (прим. авт. житель древнего Эфеса, сжегшего храм Артемиды).
Фокс