Падаем на колени, Дамодар!
Останови свои потоки,
Пусть лодки лёгкие плывут.9*
Их дружный ансамбль собрала учительница из Калькутты, которая говорила всегда тихим хрипловатым голосом и курила в зарослях за школой толстые сигареты. Учительница горевала, когда девочек отдавали замуж. Ей же было почти тридцать лет, а она всё ещё оставалась свободна. Девочки видели, как к ней приезжает мужчина, как они бродят по берегу Дамодара вдвоём, смеются. Ходили слухи, что в Калькутте у него есть жена.
Отец Мумтаз был лукманом, мудрецом. Он единственный в квартале обучал дочерей так долго. На усмешки объяснял, что от образованной дочери толку больше, чем от неграмотной. Кроме того, целый год Мумтаз ходила на занятия живописью и делала успехи. Но время шло, отец дряхлел, ничего другого не оставалось, как найти дочерям мужей.
Папа сказал ей о свадьбе, и за ночь она выплакала все глаза. Она безутешно рыдала по своим подругам и школе, по танцам и рисованию, по своей птичьей свободе. Когда утром Мумтаз отжала свою плоскую подушечку, по комнате, где спали шесть её сестёр, побежал сверкающий ручей. Он вытек прямо к ногам отца, под занавеску, служившую дверью. Папа вернулся с утренней молитвы и сказал из-за шторы:
– Сабсе боди бети10*, самая старшая дочь, возьми вуаль и до свадьбы ходи в ней в школу.
Вуалью он называл материнский хиджаб. Никогда раньше отец не заставлял укрываться полностью. Они с сёстрами и платки-то снимали, прятали в мешки с книжками, повернув за угол квартала.
Старик
Доктор и его ржавые инструменты,
Мусорщик, мама, подписавшая
Кровавое соглашение, слышите
Шум истока из чрева земли?
Это песня миллионов девочек.
Тишани Доши, «Река девочек»
Мумтаз разбередила себе сердце и не могла уснуть. Слушала, как иностранка прокралась мыться. Вода лилась почти бесшумно, но раздражала Мумтаз, будто грохот потопа. Ей казалось, русалочья дочь напрасно расходует воду. Чтобы успокоиться, она продолжила вспоминать прежние времена и своего старенького папу.
Мумтаз помнит, какими слабыми шажками он просеменил в кухню после того, как попросил её надеть хиджаб. На кухне заскрипела бамбуковая кровать, на которой он отдыхал между молитвой и заводом. На заводе он и нашёл ей жениха, согласного взять без приданого. Папа, убивший все её мечты о танцах, был такой дряхлый и жалкий, что любое сопротивление разрушило бы его, как человечка из пыли.
Насколько хватало памяти Мумтаз, отец всегда был таким ветхим, что не понятно, как у него завелось столько дочерей. Мумтаз, Махеназ, Нааз, Амрин, Шахин, близнецы Наушрин и Шагуфта, разорвавшие их мать в клочки. Хотя отец говорил: их мама умерла от стыда за то, что не смогла родить сына.
Девочки не знали, не узнали и после смерти старика, что он никогда