В погоне за несчастьем. Данила Решетников

несколько желтых пятен, словно у нее что-то с печенью. Я снова взглянул на жену, улыбку убрал и виновато промолвил:

      – Да, извини. Кажется, пора это прекращать.

      – Кажется?!

      Вот что она сейчас хочет, чтобы я ей ответил? Уверенности прибавить?

      – Да, любимая, ты права, – сымитировал я раскаяние.

      Ее лицо резко переменилось. Градус напряжения будто пропал без следа. Она тяжело вздохнула, пальцами правой руки потрогала мочку того же уха и ласково прошептала:

      – Ты спать идешь?

      Я смиренно поднялся, подошел ближе, оно свет погасила одной рукой, второй за шею меня обняла, я поднял ее за талию, усадил на себя, а затем положил на стол, оставшись у нее между ног. Поднял ночнушку, спустил трико до колена. Все так же, не говоря друг другу ни слова, в лунном свете мы посопели в унисон минут, наверное, пятнадцать, прикрыли срам, по дороге собирая влажной салфеткой с живота Риты наших детей и выкидывая их в урну.

      Через полчаса мы лежали в одной постели, все так же освещенные космической глыбой и никак не могли уснуть.

      – Леш? – раздался сквозь тишину слабый стон.

      Я на спину повернулся.

      – Что?

      – Я как-то недавно прочла, что свиное сало способствует активному развитию раковых клеток.

      – И что?

      – Ну ты же ешь сало?

      Перед глазами моими картина явилась, как я, совсем маленький, изнутри холодильника, залезаю в блюдечко с нарубленным свиным жиром на доминошки. Двумя руками отделяю один кусок от другого, нахожу тот, что наполовину мясной и принимаюсь жадно кусать. Вкус пряностей на языке, тмин, размером с доброе яблоко. И тут внезапно дверь холодильника открывается, я застываю, изо рта валится жирный шмат. Лицо Риты, угрожающе великанское, показалось и резко приблизилось к тарелке со мной и салом. В ее хитрожопом взгляде было нечто такое, что вовсе не пророчило мне светлого будущего. Так и вышло. Гигантская рука жены моей схватила блюдечко, меня стало трясти, укачивать, приходилось с трудом держаться за слипшиеся кусочки. Но конец все равно один. Рита зависает над урной, затем наклоняет тарелку, и я благополучно лечу вместе со своей вкусняшкой в парашу. Смотрю на нее оттуда жалобно, как ни один кот из «Шрека» никогда не смотрел. Но она лишь отстраненно снимает ногу с педальки и меня накрывает тьма.