Лариса Алдошина
Все в группе почему-то считали, что у нас с ней роман. Никакого романа не существовало… до определенного момента.
А мне и сейчас, почти через семьдесят лет, кажется, что этот слух она распространяла сама. Что она нашла во мне, и почему я понравился ей – не знаю.
Начался наш необычный роман во время учебы на первом курсе после одной из вечеринок (не помню, по какому поводу) где-то в частном доме, на далекой окраине Харькова. За стол она села рядом со мной, решительно отодвинув от меня какую-то девочку. Танцевали мы весь вечер только с ней. Всех соперниц, желавших пригласить меня на «белый вальс» и потоптаться со мной на маленьком пятачке комнатушки с низким потолком, Лариса отгоняла решительным и многообещающим жестом – «отвали!».
«О, голубка моя,
Как тебя я люблю,
Как ловлю я за рокотом моря
Дальнюю песнь твою…»
– шипел старенький патефон.
После застолья, слегка опьяневшая Лариса, вытащила меня на улицу. Мы сидели за сараем на пахучем сене рядом со штабелем, заготовленных на зиму дров. В сарае квохтали куры, все время блеяла коза и лаяла неизвестно на кого лохматая дворняжка.
Лариса прижималась ко мне, ссылаясь на холод. Дело было глубокой осенью. Обнимала за шею. Я укрывал ее своим пиджаком. Она расстегнула мою рубашку и грела свои холодные руки у меня на груди, животе… Мне казалось, что она хочет, чтобы я поцеловал ее, а, может быть, и …
А я, дурак, вместо того, чтобы покувыркаться с ней в ароматном сене, не придумал ничего лучшего, как предложить ей вернуться в теплый дом. Мы даже не целовались. Как мне показалось тогда, возвращалась Лариса в избушку без всякого желания. Ей явно хотелось остаться на пахучем сене вместе со мной.
Вернулись в дом. В полутемной комнате, тесно прижавшиеся друг к другу пары, танцевали танго.
…Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось…
В этот час ты призналась…
…ты призналась… ты призналась – заикался и шипел патефон.
После этого случая несколько недель Лариса смотрела на меня с некоторым пренебрежением и ехидной улыбкой, как бы говоря: «Ну и теленок же ты, Толик…».
Потом все-таки сменила гнев на милость, и мы стали совсем близкими друзьями. Кстати, именно Лариса научила меня не только целоваться. Вспомнил высказывание Виктора Гюго:
«У юноши первый признак любви – робость, у девушки – смелость».
В 1952 году меня призвали на Военно-медицинский факультет. Из общежития мединститута на улице Островского я переехал на другой конец города в общежитие факультета у Конного рынка и наши встречи с Ларисой постепенно прекратились.
Как сложилась её судьба после окончания института я, к сожалению, не знаю.
Повариха и две медсестры
В 1962 году я служил в гарнизонном