– Товарищ майор…
– Иди-иди. Вот тебе тест. Как у Якубовича, знаешь? Угадаешь букву ― получишь цифру. Иди, говорю, ― настойчиво повторил он. ― Будешь сначала себе мозги выносить, потом мне.
Валера, состроив несчастное лицо, отправилась на первую парту, кидая жалобные взгляды в сторону Тани. Потом она, видимо, всё-таки вспомнила про свои чудо-шпаргалки, которые не шуршат, успокоилась и принялась спокойно списывать дальше. Около Тани наконец наступила блаженная тишина, прерываемая лишь редким шёпотом девчонок. Прекрасное время для сна.
– Соловьёва, ты оглохла, что ли?! ― услышала она шипение сзади и обернулась. Машка протягивала ей бумажку. Если это опять чей-то вариант, она решать не будет. Не будет, и всё. Но, закатив глаза, бумажку она всё-таки решила прочитать.
Кто-нибудь что-нибудь компрометирующее узнал про старлея? Сил уже нет!
Косой подпрыгивающий почерк был явно Машкиным, но снизу стояли приписки и других девчонок:
Он задолбал!
Да забейте, он просто неадекватный.
Теория с американским шпионом ещё не отпала?
И внизу крупными печатными буквами:
Нужно узнать о нём хоть что-то!!!!!!
Они с Валерой так и не рассказали девчонкам ни о папке Калужного, найденной в отделе кадров, ни о несостыковках в его личном деле, ни о письме, которое они на следующий день написали во Владивостокский госпиталь. Просто решили, что пока это ни к чему.
О вчерашнем инциденте в кабинете Кометовой, их психолога, Таня старалась вообще не говорить. Даже Валере.
И не думать.
Потому что да, конечно, никто не сомневался, что Калужный ― полный неадекват, что он больной на голову, да и что он вообще редкостный мудак, которому только у психолога и место. И она ни капли не удивилась, когда он нагрубил ей. Всё это было вполне в его духе. И нет ничего неожиданного и странного в том, что он оказался в кабинете психолога. Дело было совсем не в этом.
В том, что она увидела в его взгляде.
Таня готова была поклясться, что ей не показалось. Когда она ввалилась в кабинет со своим ведром, когда он посмотрел на неё, она вдруг увидела такой дикий, загнанный страх в его быстром взгляде, что испугалась. Он нагрубил ей, сказал, что играть на пианино она не умеет, хотя ни разу не слышал, но она видела, как нервно, до побеления пальцев сжимает он ручку, как бегает его взгляд ― слишком резко, слишком быстро, будто болезненно, будто чего-то избегая.
Рассказать об этом девочкам? Может быть, что-то и прояснилось бы…
Почему это казалось ей предательством? О человеке судят по поступкам. Поступки Калужного говорили только об одном: он тот ещё урод и садист.
– Записываем задание, ― сказал Краевой, но все, погружённые в списывание, не подняли голов. ― Голуби мои сизокрылые! Я сыплю вам зёрна знаний на доску, изволите клевать?
Пару человек засмеялось, Машка даже полезла записывать. С некоторых пор