Эльвира Гавриловна нервно поджала тонкие губы, приложив ухо к двери. Когда-то она поступала так, прежде чем войти в класс. Профдеформация. Прислушивалась, чтобы по голосу вычислить самого невоспитанного ученика и непременно наказать.
Работать учительницей ей нравилось в былые годы, особенно нравилось это самое «наказать». Но пришлось сменить профессию, потому что зловредные детишки никак не могли правильно произнести ее имя и отчество. Они постоянно называли её то Громила Лавиновна, то Полмира Годзиловна. Как угодно, только не как положено. А когда она об этом докладывалась начальству, то директор – Фёдор Андреевич, лишь пожимал плечами, а его вечная прихлебательница Дарья Сергеевна добавляла «ну это же дети, какой с них спрос?»
С тех пор Эльвира невзлюбила детей. Впрочем, взрослые ей тоже не нравились. И не только директора с коллегами. Она вообще не любила людей в целом. Особенно тех, кто не выказывал ей свое уважение. А уважение могло прийти только из-за высокого чина.
Статус – вот что было важно в жизни. Потому новая работа Эльвире нравилась. Она могла войти в любой дом, найти нарушения и наказать. «Годзилла» была передовиком по выписанным предписаниям об устранении нарушений. В отделе ювенальной юстиции её ценили за высокие показатели. Быть инспектором опеки ей нравилось. А как точно замечает детали. Больше деталей – больше грамот. Ну а то, что разваливались семьи – не так уж и важно. «Инспектор» – вот что звучало серьёзно! Слово, вызывающее много уважения и страха.
Свою напарницу Эльвира Гавриловна по обыкновению дожидаться не стала. Пусть проверку всегда проводили одновременно два инспектора, но напарница часто припаздывала. И наличие на объекте ей всегда приписывали по умолчанию.
Эльвиру неблагополучные семьи не пугали. И заходить в любые квартиры и дома одной она давно не боялась. Вот и в этот день в очередной раз Годзилла решила первой всё проверить, а блондинку-коллегу вписать в часы посещений позже при отчёте. Всё равно ничего не докажут. А опоздавшая пусть протокол потом составляет. Эта бумажная работа никогда Эльвире не нравилась. Что в школе, что на новом месте. Вот власть, это серьезно. А бумаги – второстепенно. Жаль, что бумажки и власть часто сильно зависели друг от друга.
Поправив выкрашенные в смоляной цвет пряди, инспектор решительно постучала. И замерла в ожидании, готовясь по поводу и без разразиться гневной тирадой вроде «а чего это вы не открываете? Что скрываете? Есть что скрывать? А если найду?»
Скрипнув, дверь приоткрылась, но на пороге так никто и не появился.
– Эй, так вы гостей встречаете? Что за неблагополучная семейка.
Помявшись немного у двери, Эльвира всё же прошла в неприветливо-мрачный коридор. Здесь почти отсутствовало освещение, лишь под потолком неярко светились красноватые лампочки. На полке стоял цветочный горшок с давно иссохшим растением, опутанным паутиной. Инспектор осуждающе покачала головой. Растения ей нравились гораздо больше, чем люди, потому что вели себя тихо. Польёшь раз в неделю – и стоит себе, радует. Почему с людьми так не выходило?
Пройдя