С руководством, полностью состоящим из мужчин, отношения у Насти сложились теплые, почти доверительные. Директора-мужчины всегда нравились ей больше. И хотя конфликты порой случались, воспринимала критику спокойно, как рабочий момент. Она обладала трезвым расчетливым умом, проникая вглубь ситуации, не позволяла себе привязываться к ней эмоционально. «Обижаться – прерогатива горничных», – говорила Настина мама, и Анастасия не обижалась, делала выводы.
Всего же в офисе «Техностроя» работало порядка 40 человек, большей частью мужчины; рабочих с участков она не считала, да, впрочем, почти и не видела. Встречались, конечно, сотрудники странные, бывали и грубоватые, но среди всех своих коллег не могла назвать Анастасия ни одного, кто раздражал бы ее откровенно. В людях она разочаровывалась редко, видела их чересчур ясно, чтобы в принципе очаровываться ими.
Менять свою работу ей не хотелось совершенно.
– Да, ладно тебе, попроси прощения, – советовал порой внутренний голос.
– Не буду! – упиралась Настя. – Он сам виноват!
– В том, что ты по голове его ударила? – уточнило второе
«я».
– Вот именно в этом! Не надо было меня бесить!
– О, как? Ну, извините…
Поступиться принципами было бы, действительно, лучшим из вариантов, но мириться она не умела. Настя часто ругалась с родителями в детстве, и те тут же переставали с ней разговаривать, а спустя пару дней продолжали свой диалог, словно ничего не произошло. Анастасия быстро переняла порочную технику общения, и с тех пор поведению своему почти не изменяла.
Она могла молчать месяцами, воспринимать людей как предметы, даже смотреть сквозь них, но мириться Настя не умела. Если случалось ей в молодости поссориться с кем-то из поклонников, и тот не приходил извиняться первым, – забывала о нем навсегда.
Таким же образом, скорее всего, поступила бы и сейчас. В другой ситуации. Рабочий процесс, однако, вносил свои коррективы: разговаривать через посредников незаметно для окружающих становилось с каждым днем все сложнее, сохранять хорошую мину при плохой игре давалось с трудом. Хотя лишних вопросов никто не задавал, неизбежные сплетни мерещились ей повсеместно, пересуды же и толки виделись Насте, куда худшим злом, чем ущемление собственной гордости.
Ей было жалко его. И страшно одновременно.
– Ну, хоть сообщение отправь, – подсказывал внутренний голос.
Она отправила, набрав по памяти хорошо знакомый электронный адрес, но Максим не ответил, письменные извинения, видимо, не удовлетворяли его оскорбленное самолюбие. Не ответил и на второе письмо, и на третье, хотя Настя была уверена, что он их читает.
– Обиделся! – вздохнуло второе «я». – Что поделаешь…