– Кликни кого-нибудь! Пусть отведут Гнедого в конюшню. И надо выводить скакуна – я его чуть не загнал. Да прикрыть попоной. А то придется выплачивать за жеребца из собственного жалованья.
– А чего не на Резвом-то? – спросил Прим.
– Уж больно бешеный. Я его в конюшне пока держу.
– Я Белку кликну. Он с конями чуть ли не разговаривает.
Однако вместо слуги с забавным именем Белка из дверей вышел смуглый невысокого роста крепыш, выправки явно военной, но одетый просто, по-домашнему.
– Приск, дружище, я ж говорил, ты сегодня прискачешь! – Крепыш обнял центуриона, будто медведь-подросток облапил.
– Ты что ж не в лагере, Кука?
– У меня отпуск, небольшой такой отпуск, – хитро ухмыльнулся крепыш.
Ясное дело, дал взятку центуриону, вот тебе и отпуск.
Измученным же скакуном занялся сам Прим, так и не дождавшись запропастившегося неведомо куда Белку, – взял под уздцы и повел к конюшне.
– Где Кориолла? – на ходу спросил Приск, открывая дверь и попадая прямиком во внутренний садик-перистиль.
Мог бы и не спрашивать – Кориолла сидела тут же на скамейке, греясь в лучах еще нежаркого утреннего солнца, косо заглядывавшего в перистиль, и что-то писала бронзовым стилем на восковых табличках.
– Гай! – Она едва-едва поднялась – и тут же очутилась в его объятиях.
Впрочем, центурион тут же отстранился и оглядел ее. Кориолла была в тягости и уже больше половины срока до родов отходила.
– Как ты? – спросил Приск, чувствуя, как губы сами расплываются в улыбке.
– Толкается. – Она тоже улыбнулась – растерянно и радостно, как умеют улыбаться только беременные женщины, сознавая себя посвященными в самые загадочные мистерии жизни.
– А мы его приструним. – Центурион положил руку ей на живот. Впрочем, положил осторожно, будто там, под тканью старенькой, не раз стиранной домашней туники, находилось хрупко-стеклянное, способное пострадать от одного неловкого прикосновения – не то что грубого движения.
– Ой, – ахнула Кориолла. – Ты почувствовал?
Приск молча кивнул. И смешно поджал губы, будто наозорничавший мальчишка.
– Да что ж это я… – спохватилась Кориолла. – Ты с дороги в баню наверняка хочешь. Иди, иди, мойся, а я пока соберу поесть – специально приготовила твои любимые колбасы. И вино хиосское у нас.
– Поставь на стол неразбавленным, – попросил Приск. И, как только Кориолла ушла на кухню, оборотился к Куке, который тоже вышел в перистиль – домом они владели на пару, и садик был общий, как конюшня и кладовая. – А теперь объясни, что за письмо ты мне прислал? Почему насочинил неведомо что, будто Овидий в «Метаморфозах»?
Кука подмигнул – кому, Приск не понял, потому что старый товарищ подмигивал вовсе не Приску, а кому-то неведомому, хотя в перистиле они были только вдвоем, и сказал:
– Кориолла верно решила: сначала помойся