Интенсивность и длительность – такие же непримиримые враги, как вода и огонь. Они взаимно уничтожаются. Могучий волшебник Джон Ячменное Зерно так же подчинен законам органической химии, как и мы, простые смертные. Мы расплачиваемся за каждую марафонскую победу нашей нервной системы, и Ячменное Зерно не имеет такой власти, чтобы освободить нас от расплаты. Он может подарить вам минуту подъема, но продлить ее не в его власти; если бы это было иначе, ему молились бы все. За эти вспышки подъема нам приходится расплачиваться дорогой ценой.
Впрочем, до всего этого я додумался позднее. Эти мысли были чужды четырнадцатилетнему мальчишке, который сидел в каюте «Айдлера» с храбрым гарпунщиком и беглым матросом, вдыхая острый запах матросской одежды, издававшей разнообразные морские ароматы, и орал во все горло матросские песни.
У меня был здоровый организм и желудок страуса, способный переваривать камни. Поэтому я держался еще молодцом, когда Скотти начал сдавать. Язык его заплетался, он не находил нужных слов, вместо них издавал какие-то нечленораздельные звуки. Сознание его заволоклось туманом, глаза его стали мутными, а взгляд приобрел бессмысленное выражение. Мышцы его тоже более не повиновались мозгу. Он хотел выпить еще, но стакан выпал у него из рук. Потом я с удивлением увидел, как Скотти, заплакав, кое-как дошел до койки и упал на нее как труп. Через минуту в каюте раздался его громкий храп.
Мы с гарпунщиком все еще пили и посмеивались над беднягой Скотти. Прислушиваясь к храпу менее выносливого собутыльника, мы выпили еще бутылку. Затем очередь свалиться на койку дошла и до гарпунщика, так что я почувствовал себя чемпионом мира.
Меня, или правильнее – Джона Ячменное Зерно распирало от гордости. Я чувствовал себя молодцом. Только что я пил в компании со взрослыми опытными мужчинами и оказался выносливее их. Я твердо стою на ногах, в то время как они валяются на койках. Я вышел на палубу, чтобы освежить воздухом свои воспаленные легкие. После этого случая я убедился в том, что обладаю крепкой головой и здоровым желудком. В то время я очень гордился этими качествами, но позднее я изменил свой взгляд на диаметрально противоположный. Какое счастье не быть в состоянии выпить больше двух рюмок и пьянеть от них до того, как больше уже вино не пойдет в глотку! Гораздо хуже, когда человек способен выпить несколько стаканов и быть, что называется, «ни в одном глазу», когда приходится пить и пить, чтобы получить, наконец, закономерный удар хлыстом.
Солнце уже садилось, когда я вышел на палубу. Я мог бы остаться на ночь на яхте, коек хватило бы на всех. Но я хотел вести себя, как настоящий мужчина. Тут стояла моя шлюпка. Ветер крепчал, появились белые барашки, и у выхода из бухты были ясно видны струи отлива. Я спустился в лодку, поднял парус, сел у руля и двинулся. Лодку швыряло из стороны в сторону,