– Дому-то, что жилому, что гостиничному, нужна хозяйка, – заговорил он делово. – Пока есть вакансия, можешь её занять, с комнаткой здесь, конечно. Когда гости, будешь жить у себя, а когда никого, он весь твой, ночуй, где душа просит. За котелком приглядывать штат дадим, можно уборщицу будет выделить, ну, а уж остальные обязанности лягут, извините, на Любовь Андреевну.
– И много их ляжет? – подчеркнула она слово, которое Митрич лишь чуть оттенил.
– Да уж по договорённости, по обоюдному, как пишут, согласию.
Люба осеклась. Не так, оказывается, прост её гость. На лету намёки ловит, как игривый кобелёк кусок сахара.
– Прошу, – пригласила она к столу. – Чай покрепче наливать?
– Чай – любой, а к чаю можно и покрепче. Вчера мы, грешные, после вашего ухода так напровожались, что нынче голова чего-то, как с чужого плеча.
– Придётся вернуть её на место. – Люба достала из бара недопитый вчера коньяк, протёрла салфеткой широкобокие рюмки.
Митрич бочком, будто не он теперь этому дому хозяин, бедным родственничком прошмыгнул мимо неё к столу, а там освоился моментально, оперевшись локтями о спинку дивана, выпятил из-под пиджака цыплячью грудку, прикрытую засаленным цветастым галстуком давнишних времён. Спросил про бутылку:
– Может, чего попроще найдётся для возврата головы? А коньяк-то бы для чего другого пригодился?
– Голова болит при сужении сосудов, а коньяк их как раз расширяет. – Люба налила ему полную рюмку, себе – чуть-чуть и, подняв рюмку за донышко, улыбнулась ему из-за неё: – Поправляйтесь.
Митрич, в отличие от Игоря, не плеснул коньяк меж разверстых челюстей, а зажмурился и выпил обстоятельно медленными, звучными глоточками. Выпив, скривился, закусил кусочком сахара.
– Я вот, грешник, – заговорил он подсластившись, – два института кончил, грамотней меня никого в районе нет, а особого вкуса этого напитка до сих пор не понял. Так, смешение какое-то гибкости с крепостью, лозы с дубом. Это всё равно, что изворотливость на тупости замешивать. И не знаешь, что лучше: тупая изворотливость или изворотливая тупость.
– Митрич, миленький, неужели два института? А работаешь тут…
– Так уж у меня выходит, что одно с другим никак не стыкуется. – Он разглядел за чайником розетку с нарезанным лимоном. Достал ломтик, завернул в него кусочек сахара и аккуратно отправил вилкой в рот. Любе даже завидно стало, как ловко это у него получилось. Вот Сокольников ел небрежно, размашисто. Тот же лимон он ухватывал ногтями за корочку и просто кидал на язык, а потом чавкал не морщась. Пепел сигареты мог, не глядя, стряхнуть в тарелку, а этот мужичок, видать, другой совсем, а она его и не замечала никогда.
– Ты вот всё Митрич, Митрич, – продолжал он, – и все так. А почему не по имени-отчеству?
– Не знаю, – пожала плечами Люба. – А верно, почему?
– А