Поскольку унтершарфюрер заметил, как во время прохождения Петер смеялся, он тут же назначил его в следующий раз произнести нечто соответствующее. И что же он декламировал вчера во время прохода, минуя знамя? Мы с ним едва нашли нечто подходящее: «Мы, немцы, боимся Бога, а больше ничего на свете!»
Сразу же после утренней поверки Петера вызвали к командованию лагеря, сначала к вожатому гитлерюгенда, а потом к унтершарфюреру СС. Они хотели добиться от него, что он хотел сказать этим изречением, не то ли, что, возможно, «не боимся больше ничего» относится к нашей муштровке или даже к СС. Петер объяснил им, что это высказывание одного величайших государственных деятелей Германии, князя Отто фон Бисмарка. Два лагерных идиота этого, разумеется, не знали. После разборки они оставили Петера в покое.
Но сегодня я был вызван к вожатому гитлерюгенда. Он стал расспрашивать меня об отце Петера. Я сказал ему, что в прошлом году прошел конфирмацию с пастором и что теперь он в качестве капеллана дивизии, должно быть, находится на фронте. Вожатый смущенно замолчал, хотя сначала он при слове «пастор» воскликнул: «Ага!» (Разумеется, у меня хватило мозгов промолчать о том, что пастор де Боор однажды имел уже неприятности из-за своих высказываний по поводу фильма «Я обвиняю!», который он критиковал с христианской точки зрения.)
Бублиц, 1 августа 1943 г.
Сегодня нас даже отпустили в увольнение из расположения части, чтобы мы смогли хотя бы однажды увидеть этот городок, который до этого нам приходилось видеть, только когда мы проходили через него маршем, да еще во время учений по ориентированию на местности и ночных привалов.
Я очень рад вырваться за нашу ограду из колючей проволоки и побыть в одиночестве. После того как наш взвод оказался последним в спортивных соревнованиях и прежде всего по результатам стрельб, служба снова превратилась в сплошную муштру. К тому же от наших парней меньше всего было подано заявок на службу в войсках СС. Теперь в нашем бараке каждый божий день появляется унтершарфюрер и агитирует вступать в войска СС.
Мы с Клаусом Одефеем после его прихода тут же выходим из барака, так как оба подали заявления на поступление в сухопутные войска вермахта в части реактивной артиллерии, поскольку не хотели записываться в войска СС. Остальные ребята из нашего барака могут еще подумать до следующего утра. Затем они, может быть, тоже запишутся куда-нибудь.
В других взводах почти все подали заявление на службу в течение двенадцати лет в войсках СС. Теперь они могут выбирать род войск и почти все записались в танковые войска. После этого они могут в лагере работать с прохладцей и не особенно выкладываться на службе. Для нас же, минометчиков, продолжится муштровка. И это, по-моему, совершенно несправедливо. Почему к нам, тем, кто записался в вермахт, должны относиться хуже, чем к тем ребятам, которые выбрали для себя войска СС? Ведь мы будем сражаться