Вторым шагом, который, по мнению Анжелкиной матери, должен был приблизить ее к заветной цели, была одежда. Она отыскала на антресоли старую занавеску (годов 60-х) «с драконами и змеями» – неприлично яркую и аляповатую (видимо, были использованы качественные красители, что за столько лет тряпка не выцвела). Буквально за полчаса Нина Геннадьевна сотворила себе весьма странное облачение с одним швом сбоку. Она натягивала его на себя, как корсет, а оставшиеся два метра использовала в качестве зажигательного вида пончо (проделав дырку для головы, Нитра нахлобучивала его сверху).
Будущая белая колдунья расхаживала по улицам, словно привидение, пугая народ своей экзотической прической и нелепым нарядом. Но шаталась она не просто так. Нужно было немедленно подниматься на третью ступень той лестницы, которая привела бы ее к небесной цели – вступить в тайное общество, где самым главным человеком являлся Тимофей Тимофеевич Задрыжкин, который, без сомнения, обучил бы неофитку общению с лоа, ритуальным танцам, а главное, церемонии оживления мертвецов. И тогда бы Нина Геннадьевна Огурцова размахнулась! Она только и делала бы, что ходила на чужие похороны и оживляла всех подряд на радость родным и близким усопшего.
Итак, чтобы подняться на третью ступень, Анжелкиной матери нужен был фетиш, что-то вроде талисмана – чей-то коготь или клык, а лучше всего человеческий зуб. Вот и блуждала бывшая потомственная ясновидящая и целительница в поисках чего-нибудь эдакого.
«Пр...Пр...Прррр...» Ну до чего же противно у Власа звонит телефон!
– Манечка, здравствуй, детка. Мы с тобой еще сегодня не разговаривали? – упадническим голосом молвила бабушка.
– Нет, еще не успели.
– Я не вынесу этого! – вдруг закричала она властным голосом, который развился за сорок три года работы преподавателем в интернате для умственно отсталых детей. – Я умру от любви! Панкратка на свадьбу не явился! Его не пустили! – запричитала она. – Все наши письма перехватывают! Я погибаю!
– Да ничего страшного! Приедет на следующее лето твой Панкрат Захарыч, никуда не денется! Его дочь с мужем все равно уедут к нему в деревню отдыхать, а его сюда квартиру сторожить пригонят! – утешала я старушку, а сама думала: «Надо же было в восемьдесят восемь лет влюбиться в зоотехника – искусственного осеменителя коров, который приехал в Москву из деревни всего на месяц! Правду говорят: любви все возрасты покорны!»
– Машенька, – она снова заговорила тихо, смиренно, что бывает нечасто, – у меня к вам с мамой будет одна просьба.
– Какая?
– Купите мне гроб, – бухнула она и кротко продолжала: – Я поставлю его у себя в комнатке, пусть будет. Все равно