Путешественники помчались еще быстрее, стараясь оказаться под защитой деревьев, и опомнились только в середине небольшого парка. Здесь еще сохранились следы пребывания человека — сломанные качели, не совсем заросшие дорожки. И снова истуканы — сколько же их здесь? «Кладбище, — решила Кошка. Как-то она с одним сталкером шла мимо кладбища, и тот показывал ей каменные фигуры. — Если так, нужно побыстрее убираться отсюда». Хотя она боялась кладбищ куда меньше суеверных сталкеров. Она-то знала — там живут те же самые звери, что и в городе. Мертвые же мирно лежали под землей, и с чего бы ей было бояться незнакомых покойников? А те, кого она сама отправила на тот свет, сумеют, если захотят, найти ее везде, и не кладбищ ей нужно бояться, а темных туннелей. «Да это и не кладбище вовсе, — присмотревшись, решила она. — Тогда здесь были бы каменные плиты и кресты, а тут одни истуканы, и не так уж плотно они стоят. И качели висят — словно на детской площадке. И сиденья не маленькие, а целые лавочки на цепочках — можно даже вдвоем усесться. Жалко, что сгнили совсем…» Кошка вспомнила, как однажды позволила себе пару раз скатиться с одной из чудом уцелевших пластмассовых горок — ей это занятие очень понравилось. Рожденные наверху умели развлекать своих детенышей. Но сейчас не время было отвлекаться.
Кошка с удивлением увидела, как Седой остановился перед одним из огромных истуканов, помещенным на высокую круглую тумбу. Каменная статуя была облачена в длинное пальто. Открытое мужественное лицо — и все же чем-то оно ей не понравилось. Бородка клинышком и усы. Седой некоторое время стоял перед истуканом навытяжку, словно встретил старого знакомого, а она оглядывалась — надо же кому-то помнить об осторожности. Поблизости обнаружился еще один идол — тоже в длинном пальто, в руке шляпа, лицо широкое и какое-то словно бы безвольное, нос толстый, усы висячие. А поодаль — еще, и хотя одежда у него была другая — куртка и широкие штаны, заправленные в сапоги, — он был явно из той же компании. Бородка и усики почти как у первого, а волосы каменным чубом торчат вверх. Интересно, откуда их здесь столько? И лица у всех такие благостные — как перед большой бедой. А еще чуть подальше — низенький, но самый страшный, хотя почему она так решила, — не смогла бы объяснить. У него какое-то кошачье выражение лица, ласковый прищур, словно