– Злобу, зависть, ревность, горе горькое да соленые слезы. Вот ты погляди на себя-то, девка, – какая лихоманка изнутри тебя точить? Какая бяда сушить? Истаешь, как свечка у образов. Надо покаяться, спасения попросить. Бог милостив, простить!
Всю ночь Ольга не сомкнула глаз, слушая старухины байки про монастырское житье-бытье, и к утру решилась идти вместе с ней. А вдруг и правда избавят ее от непосильных страданий молитвы святых затворниц?
Монастырский двор поразил Ольгу запустением, а храм и несколько келий, в которых ютились монахини, – убогостью. Пищу готовили на большой холодной кухне с закопченным потолком, в русской печи, еда была самая простая: овощи, кислый хлеб, постные щи. В коровнике мычала пара тощих коров, в курятнике возились куры.
Лица монахинь, землистые и одутловатые, наводили на Ольгу суеверный страх. Ей казалось, что и она станет такой же, наполовину мертвой.
«А разве я еще существую? – спросила она себя. – Разве я не отказалась от всего, что привязывало меня к жизни?»
Эта мысль побудила ее остаться. К суровому быту она уже привыкла, надеялась приспособиться и к здешнему укладу: работа, молитвы, опять работа.
За столом, во дворе или в храме монахини старались не встречаться с Ольгой взглядами – поспешно отворачивались или низко наклоняли голову. Странница же чувствовала себя среди них, как рыба в воде.
– Почему они на меня не смотрят? – спросила у нее Ольга.
– Красота твоя их смущает, – охотно пояснила та. – Бередит душу. У дьявола для нас приготовлено искушений без счета! Вот сестры и опускают очи долу.
Ольга украдкой достала спрятанное в келье зеркальце – такие предметы в монастыре не приветствовались, – и стала изучать черты своего лица. Красота… от нее остались только тонкие линии щек и лба, изысканный рисунок губ, черные брови вразлет, затаившийся в глазах блеск. Этого было достаточно, чтобы заронить у послушниц искры соблазна.
«Что их привело сюда? – думала она, ворочаясь без сна на твердой постели. Слышно было, как шумит за монастырским забором лес, зловеще кричат ночные птицы. – Что заставило этих женщин укрыться от мира? Грехи тяжкие или искреннее желание святого служения?»
Странница молилась истово, то стоя на коленях у скромного иконостаса, то простираясь вниз лицом на холодных плитах каменного пола. Ольга пробовала подражать ей, но у нее не получалось: болели коленки, сырость пробирала до костей. Начался кашель, а лекарств в монастыре не водилось. Здесь бытовало мнение, что исход болезни, равно как и здравие, – в руках Господа; таблетки же и снадобья – от лукавого.
Неустанные молитвы и покаяние не принесли Ольге облегчения. Дыша свечным и ладанным дымом, она глядела на черные, укоризненные лики святых, Богоматери и Иисуса, ощущая себя словно на скамье подсудимых, где от нее требовалось последнее слово признания вины и отречения от нечистого прошлого. Но Ольга, делая мучительные усилия, не могла решиться ни на одно, ни на другое.