Эге! – думаю. – Это ужа посерьезнее будет. Надо выкручиваться, не то знаю я этих волков – пришьют все нераскрытые дела за последние сто пятьдесят лет. А как, скажите на милость, выкручиваться, если у меня рот заткнут? Сижу, трясу головой, мычу что-то нечленораздельное.
– Ага! – хором заголосили все трое. – И крыть нечем! Ишь, как заюлил…
Заюлишь тут, тем более, Икс достает из стола пачку фотографий, показывает мне и заявляет:
– А на это что скажешь?
Гляжу я на снимки и млею. Покойный Золотарь во всех ракурсах.
– И учти, – добавляет Игрек, – у нас есть свидетельские показания хозяина кемпинга. А в них он, между прочим, прямо заявляет, что последний, с кем он видел живого Золотаря, был ты. И он же под присягой признался, что и первый, с кем он видел мертвого Золотаря, тоже был ты. Будешь продолжать играть в молчанку?
Я сижу и тщетно пытаюсь вытолкнуть языком кляп. Челюсти трещат, щеки рвутся! Основательно законопатили, гады! Делаю последнюю отчаянную попытку и (жив буду, свечку поставлю!) чувствую, как кляп потихоньку начинает покидать мой рот. Еще одно усилие и… Фу-у-у! Наконец-то! Потихоньку двигаю челюстями – целы вроде. Делаю несколько глубоких вдохов и выдаю:
– Ну, вы, лапсердаки ушастые, даете! Я подозревал, что с мозгами у вас не густо, но не до такой же степени! Допрашивать битый час и ждать взаимности, не замечая кляпа в моем рту? Это даже не идиотизм, это что-то биологическое! Уж не обижайтесь, коллеги, на правду-матку!
Вижу, смутились. Смотрят оторопело на кляп, валяющийся у моих ног, потом друг на друга. А я сижу и думаю, что следующим их шагом будет отыскание виновного в этом ляпсусе. Так и случилось. Жаль только, спектакль был коротким. Мое присутствие не позволило им раскрыться во всей красе. При постороннем не очень-то дашь волю рукам и языку. Финал этой трагикомедии тоже был мне заранее известен. Тройной вопль вызвал дежурившего за дверью сержанта и… Грех с души – гора с плеч!
А я в это время ускоренными темпами вырабатывал линию поведения. Рассказать, как все было на самом деле? Едва ли поможет. У этих волчар устойчивая аллергия к правдивым показаниям. Чем правдивее им отвечаешь, тем меньше они верят. С другой стороны, чем нелепее ложь (лишь бы только в нее укладывались все имеющиеся в распоряжении следствия факты), тем больше веры твоим показаниям. Но я находился в цейтноте, времени на фантазирование не было. Да и принципами своими, даже под угрозой потери свободы, не хотелось поступаться. Будь что будет! Случаются же чудеса на белом свете!
– Вечер вопросов и ответов объявляю открытым, – начинаю я. – Позвольте представиться. Ломов Николай Иванович. Одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения. Русский. Холост. Частный инспектор. Мужской. Не