Просыпаюсь от шороха в гуще стланика. Еще не сообразив что к чему, понимаю, что у меня в руках карабин. Звуки приближаются ко мне, остатки сна улетучились, и я весь-внимание. Догорающий костер изредка выхватывает из серости летней ночи какие-то тени. Шорох затаился за выворотнем, сердце бухает так, что вздрагивают руки. Медленно подымаю ствол карабина… Фу ты, черт! На ствол лежащей лиственницы, аккурат около стелек от сапог, выскакивает бурундучок. Ну, напугал, зверюга. Он вытягивает мордочку по направлению к костру и замирает. В черных бусинках глаз отражаются сполохи огня. Я не шевелюсь, но, видимо, такое обилие незнакомых запахов его пугает, и, сделав несколько прыжков по стволу лиственницы, зверек пропадает в ночи. Я ругаюсь – маленький-маленький, а шуму – как от медведя. Ну вот, некстати вспомнил. Теперь не уснешь, при каждом звуке медведи будут мерещиться. Ложусь в обнимку с карабином и прислушиваюсь к звукам ночного леса.
Воздух, прогретый за день на осыпных склонах, струится вверх по долине. Он доносит шум ручья на перекатах, шелест тальниковых листьев, и еще какие-то звуки, издаваемые горами, происхождение которых не понятно, но которые можно услышать лишь ночью, у костра, в одиночестве.
Я просыпаюсь как только первый солнечный луч, выглянув из-за водораздела, позолотил вершинки веток стланика. Впереди тяжелый полевой рабочий день. А, может, он принесет удачу. Этого так хочется…
11
…А в тайге, все привычки нарушив,
Подвергая проверке судьбу,
Ты причудливой сеткой маршрутов
Ловишь хитрой удачи звезду…
Камералка на базе в устье ручья Барыкчан заканчивалась. Отъевшись и отоспавшись после первого захода, мы привели в порядок свои полевые книжки, журналы, «сбили» рабочие материалы на геологических картах. Это время приятно ежедневными банями, пахучим хлебом с хрустящей корочкой к обеду, стиранными порошком до белоснежного состояния и высушенными вкладышами в спальники. На четыре дня, а они на наше счастье выдались солнечными и теплыми, наш геологический народ переоделся в рубашки и джинсы, а студентки щеголяли в шортиках и разноцветных майках. На бельевых веревках по всей базе болтались стираные робы, чехлы от спальников, а на колышках сушились стертые в маршрутах болотники с отвернутыми голенищами.