На заснеженном крыльце нас встретили миссис Кэнти и две собаки. Хозяйка проводила нас в большую просторную гостиную, обставленную удобной мебелью, где за каминной решеткой весело горел огонь. Мы подошли к камину и стали греть озябшие руки.
– Спасибо вам, что согласились приехать, – сказала миссис Кэнти. – Мои безделушки, допустим, задорого не продашь, но я к ним очень привязана. А Глория Лэм просто в отчаянии: у нее пропало бриллиантовое кольцо – подарок мужа на помолвку, и рубиновые серьги, что достались ей от матери. Странно, что вор не удостоил вниманием бумажник мистера Кэнти, его золотые часы и запонки. Да и дорогая посуда в соседней комнате осталась на месте.
Улыбнувшись, Холмс раскурил трубку, бросил спичку в камин и стал смотреть на пляшущие языки пламени.
– Я, кажется, догадываюсь, в чем тут дело, сударыня, – сказал он. – Наверное, его интересуют только драгоценные камни.
– Не знаю, что и сказать, мистер Холмс. – Женщина взяла на руки терьера и любовно погладила по голове.
– Наверное, это вор из породы сорок, – предположил я, – они любят все блестящее.
– Да, подходящая характеристика, мой дорогой Ватсон. – Холмс выбил трубку о каминную решетку и повернулся к Реджинальду Кэнти, который сидел у огня и внимательно слушал нашу беседу. У его ног лежал, свернувшись, золотистый спаниель. – Можно мне взять вашу лестницу? На полчаса, не долее.
– Лестницу?
– Ну да. Я хочу взобраться на крышу. А вы, Ватсон, составите мне компанию?
– Разумеется, – ответил я и стал натягивать перчатки.
– Сейчас я велю Мэттьюсу ее принести. – Кэнти позвонил в колокольчик.
– Отлично! Мы начнем с дома вашего соседа Лэма, а затем вернемся к вам.
Трудясь над проектом этого дома, архитектор Свенсон воплощал идею простоты и практичности, и в результате его детище – не в пример дому Кэнти – можно было принять за будку таможенника где-нибудь на швейцарской границе. На крыше помещалась высокая платформа, предназначавшаяся для обсерватории, которую так и не построили по причине дороговизны и протестов со стороны местного населения. Под козырьком на крыльце висели длинные сосульки, в свете нашего фонаря снег блестел, точно шлифованные алмазы, ибо мороз к вечеру крепчал.
Филип Лэм сам открыл нам дверь. Это был высокий