чтобы ноженьки как лошади мах,
по проспектам чтоб галопом – в строй,
мостовые чтоб полопались как в зной…
Что-то в ресторане тихо,
блажь
– ты отрежь кусочек хлеба,
маслом смажь.
«Колокол Свободы…»
«Колокол Свободы»
сломали уроды,
сломали,
расплавили на металл.
«Колокол Свободы»
в крапив огороды
забросили,
спрятали,
а я искал.
«Колокол Свободы»
ищут народы,
а колокол свободы
звенеть устал.
Михаилу Каплану
1
Белокурая бестия,
бражные сны,
неужели все бестолку,
бестолку, слы…
Неужели все по ветру,
по ветру, по…
Мнишь березовость поутра,
бирюзовый запой.
Мне – хмельные закосины
порыжевших домов,
вскрик испуганной Осени
– Снись, я сплю, я готов.
2
Грешим как можем в этом мире.
Кровать преуподобив лире
– пружиной музыку творим,
с утра похмелием горим,
и с думой сладкой о кефире
виолончелью говорим.
Весна
Растаял снег, что был тобой целован,
он растворился, высох, он разочарован,
что больше он не может повториться
в губах как форме.
Только лишь присниться
ему осталось,
и я к нему испытываю жалость
такую как к себе
– Леплю веселье, в ком толкаясь,
и не жалею, и не каюсь.
«Стихи надоедливы словно птицы…»
Стихи надоедливы словно птицы,
стряхивающие шапки снегов,
и вспыхивают, вспыхивают зарницы
еще не рожденных страниц стихов
– в вечер, в слякотный город,
в подворотни, пахнущие темнотой,
как женские руки струятся за ворот
дождь и стихи, дождевой теснотой.
«Чудо, если не чудо…»
Чудо, если не чудо,
то что же,
вверх помогает секундам бежать?
– Вниз мы скользим,
задержаться не можем,
стоит лишь руки разжать,
выронить серп,
помогающий ложе
в поросли времени жать.
«Я могу сосчитать до тысячи…»
Я могу сосчитать до тысячи,
а попросите – до десяти,
я могу вероятность вычислить
вероятно точно, почти.
Знаю десять фамилий Великих,
десять тысяч фамилий безликих,
знаю восемь своих врагов,
знаю тысячу дураков.
Знаю восемь в квадрате и в кубе,
знаю важность событий на Кубе,
знаю крошку терцин и сонетов,
знаю двадцать на П поэтов…
А сейчас вот открыл книжку
и наткнулся на эту мыслишку:
«Лис