В лачуге я вешаю на место куртки, а Сэйдж переодевается в ночную рубашку – длинную сорочку из белого хлопка с кружевной оторочкой, некогда принадлежавшую мне. Смотрю, как она натягивает еще одну пару серых шерстяных носков на уже надетые.
В последний раз запираю дверь на ночь, отгораживаясь от тишины, напоминающей о том, насколько мы одиноки в этом мире, на этом участке, который Мама всегда называла «уголком небес на земле» и «местом, где никто и никогда не причинит нам вреда».
Подобрав с пола куклу Сэйдж, я кладу ее на подушку сестры и обещаю себе, что завтра буду с ней добрей. Быть может, спою ей одну из любимых маминых песен и найду способ хотя бы ненадолго отвлечь ее от всего этого.
– Я не допущу, чтобы с нами что-то случилось, – говорю я сестре, укладываю ее в постель и целую в лоб, как всегда делала Мама. – Обещаю.
Вернувшись в свою кровать, с головой накрываюсь одеялом, с удовольствием ощущая, что постель еще хранит тепло моего тела.
Мы не умрем.
Не здесь.
И не так.
Мы не умрем от холода, одинокие и покинутые.
Мама не захотела бы такой смерти для своих дорогих.
Глава 4
Николетта
– Думал, этим вечером предстоит понервничать. – Одну руку Брант кладет мне на талию, а другой подает бокал шампанского.
Неуверенно улыбаясь, я собираюсь ответить, но его увлекают в сторону мужчина в костюме-тройке и женщина, с головы до пят увешанная бриллиантами и в платье от Живанши.
Каждый на этом вечере покупатель, продавец или истинный ценитель художественной фотографии, но, похоже, по-настоящему здесь любит моего мужа только один человек, и это – я.
– Николетта? Бог мой, сколько лет. – Старая знакомая по «Беркшир гэллери» подходит ко мне, берет за руку и целует воздух возле моей левой щеки.
Не сразу вспоминаю ее имя, поскольку знала ее в прошлой жизни и очень недолго. Я едва начала там работать, когда на встречу к директору пришел красавчик-фотограф. А ушел он, унося номер моего сотового телефона и обещание встретиться за бокалом вина в ближайшую пятницу.
М… ее имя начинается на М.
Мэрайя… Мэри… Марин.
Точно.
– Марин, – восклицаю я, воспроизводя ту искусственную улыбку, которой пользуюсь весь вечер. – Как приятно тебя видеть. Рада, что смогла прийти.
Ее наманикюренная ладонь ложится на осыпанное веснушками декольте.
– Брант Гидеон в музее «Беллхаус»? Ты шутишь? Я бы не пропустила такое ни за что на свете. Это грандиозно. Помню его с тех пор, когда он начинал. Самый востребованный и голодный художник из тех, на кого я когда-либо положила глаз… а потом появляешься ты и просто крадешь его у меня.
Марин шлепает меня по руке.
– Ты же знаешь, я шучу, – говорит она, наклоняя голову и переставая улыбаться. – Вы двое возмутительно