Привязав вместо мормышки маленькую посеребренную изогнутую пластинку с подвешенным тройничком, Павелко вернулся к первой просверленной лунке и опустил в нее блесну. Поклевка произошла при первом же взмахе удилищем, но подсечь рыбу не удалось. Он стал махать еще и еще, перешел к другой лунке, к третьей, менял ритм игры, проверил на наличие рыбы все уровни воды, но все было бесполезно – больше приманка никого не заинтересовала.
Постепенно темнело. Да и морозец давал себя почувствовать. Уже не надеясь, что-нибудь поймать, Павелко все чаще поглядывал по сторонам. До сих пор он еще не заметил ни одного человека. Хотя в некоторых домиках и зажегся свет, и кое-где из печных труб вился дымок, деревня жила какой-то особенной беззвучной жизнью. Большинство занесенных снегом домов пустовали, и старший лейтенант знал почему. Вон те были проданы москвичам, которые приезжали сюда только на лето; хозяева вон тех умерли своей или не своей смертью; вон в том жил, сидящий теперь в тюрьме, гражданин Либохин, а этот еще на позапрошлой неделе принадлежал Григорию Филиппову.
Дом покойного в течение трех дней служил приютом еще одному человеку. На свою беду Юрий Ерохин забрался именно под эту крышу. Нашел там еду, спокойствие, тепло и… свою смерть.
Василий Павелко мог по памяти нарисовать несложную схему устройства этого дома, мог вспомнить в каком углу какая мебель стоит, сколько там окон, табуреток и стульев… Он только не мог объяснить, почему же Ерохин в теплом доме умер от холода.
Павелко поежился и растер лицо рукавицей. Рыбалку давно пора было закончить. Но вместо этого он достал из ящика удочку, оснащенную мормышкой с двумя крючками, называемую «козой», и попробовал ловить на нее. Словно в награду за настойчивость, кивок удочки вдруг согнулся, и рыбак вытащил из черной лунки дергающегося окунька.
А еще через несколько минут Павелко торопливо покидал озеро, оставив на льду, в том самом месте, где в субботу поймал щуку, одну-единственную заряженную жерлицу.
…Старший лейтенант Павелко почти никогда не подсаживал голосующих на дороге. Но сейчас он почему-то подумал, что обязательно должен подвезти стоявшую на обочине девушку. Она подняла руку, просяще затеребила пальчиками, и он нажал на педаль тормоза.
– Ой, а вы не довезете меня до Домодедово? – будто специально подчеркивая каждое «о», спросила девушка, когда Василий раскрыл перед ней дверцу.
– Да ты хоть знаешь, милаша, сколько до твоего Домодедово пилить?! – передразнивая, заокал он.
– Ой, – жалобно захлопала она густо накрашенными ресницами, – ну мне хотя бы до Домодедовского поворота…
– Ладно, залазь, – смилостивился Василий. – Ремень можешь не пристегивать.
«Милаша» ловко запрыгнула на переднее сидение, подозрительно посмотрела назад, словно проверяя, не спрятался ли там кто, и, когда машина тронулась, доверительно спросила:
– А нас из-за этого ремня