– То, что вы видите, похоже на живого человека, но на самом деле это бездушный предмет. Как статуя. Если бы у вас была подходящая морозильная установка, вы могли бы даже установить это в виде украшения в гостиной… – Он осекся, смешавшись от нелепости своего предположения, затем кашлянул в руку и продолжил: – Э-э-э… словом, если бы это было разрешено. Ну так что, я его размораживаю?
Приняв молчание за согласие, доктор Видаль подал помощникам знак, те взмахнули горелками и бросились в атаку на лед. В сиянии пламени в прозрачном кубе образовалась впадина. Побежала вода, на полу растеклись лужи, помещение заволокло голубоватым паром. Приблизившись собственно к телу, помощники вооружились фенами, регулировать температуру и напор которых было намного легче.
Вскоре из ледяного плена была освобождена бледно-розовая, будто фарфоровая, кисть.
Затем рука.
Потом плечо.
Наконец, шея и лицо.
– Чарли! – зарыдала Мандарина. – О, мой Чарли!
Когда торс был полностью избавлен от ледяной оболочки, тело стало крениться вперед.
Мандарина бросилась, чтобы его подхватить, но Видаль удержал ее, и его помощники извлекли ученого из глыбы.
Они положили тело на каталку, придав ему позу, подобающую покойнику. Затем деликатно раздели и сложили его одежду в металлический ящик. Кожа на обнаженной груди ученого была молочно-белой, покрытой пигментными пятнами и седыми волосками.
– Вы можете опознать тело? – спросил доктор Видаль Мандарину Уэллс.
Та вновь пробормотала: «Мой Чарли!», и это было принято за утвердительный ответ.
– Подпишите здесь, пожалуйста.
Один из помощников переложил содержимое металлического ящика в большой пластиковый пакет, протянул его Давиду и сказал:
– Молодой человек, полагаю, теперь это принадлежит вам.
Давид не сводил глаз с обнаженного тела отца, понимая, что больше никогда не увидит, как он двигается и разговаривает. Он машинально взял пакет с одеждой. Мать тихо плакала, а доктор стоял с видом напускного сочувствия.
– Я очень сожалею, – счел нужным добавить он, – но такие несчастья иногда случаются. Это может произойти когда угодно, как угодно, где угодно и с кем угодно. И тут ничего не поделаешь. Никто не виноват. Просто не повезло. Я уверен, что он не страдал.
Мне было больно. Очень больно.
Это случилось 4,4 миллиарда лет назад.
200 миллионов лет покоя, а потом из глубин Вселенной явилась беда.
Это был огромный астероид, намного больше тех, которые падали на меня до этого.
Намного позже, когда о нем узнали астронавты, они назвали его Тейей.
Тейя