На лестнице Гладков оборачивается, видит, что это я, узнает и с совершенно сияющим лицом говорит:
– А урночка-то маленькая какая получилась?
И он показал руками, какая урна.
Мы сидели с Ардовым[23] на каком-то заседании (кажется, в 1938 или 1939 году).
Соболев сидел в берете. Ардов сказал:
– Знаешь, на кого похож Л.С.[24]? На повара.
Немного помолчав, добавил:
– А Фадеев похож на шофера. (Фадеев председательствовал.)
Потом добавил:
– А в сущности, весь президиум можно рассматривать как дворню б. дома: Караваева[25] – кухарка, Герасимова – горничная, Федин[26] – камердинер.
В это время вошел А.Н.Толстой.
– Вот барин пришел, – сказал я.
– Нет, это не барин, а визитер, которого не пускают наверх, так как он под хмельком. Видишь, как камердинер его не допускает. (В это время А.Н. разговаривал с Фединым.)
Вся эта мгновенная импровизация характеризует юмористическое дарование В.Ардова.
Однажды я, Чумандрин[27] и двое молодых драматургов Штейн и Воеводин поехали к А.Н.Толстому в Детское Село (1933, зимою). У Толстого шла беседа о театре. А.Н. угощал нас обедом. За столом кроме нас присутствовала престарелая тетка Н.В.Крандиевской, позднее пришла дочь А.Н., Марианна. За этим обедом произошел один очень серьезный разговор, который рисует А.Н. с его истинной стороны.
Москва, улица Горького. 1936
Я тогда только что вернулся с Кубани, где собирал материал о работе МТС.
Когда А.Н. узнал об этом, он начал жадно расспрашивать подробности этого последнего и, может быть, наиболее драматического лета коллективизации. Я рассказывал. Присутствующий при этом разговоре Воеводин[28] сказал:
– А знаете, все-таки жалко этого уходящего в прошлое, такого поэтического крестьянского уклада.
А.Н. вдруг круто обернулся к нему и грозно спросил:
– То есть, позвольте, чего вам жалко?
Чем сразу поставил Воеводина в тупик.
Мне показалось, что Воеводину не столько было жалко «уходящего уклада», сколько он решил «потрафить барину».
Грозная интонация вопроса, заданного А.Н.Толстым, вызвала у него замешательство. Он что-то пролепетал про сады, соловьев и т.п., кажется, упомянул Есенина.
По мере того как он говорил, А.Н. постепенно багровел и краснел от гнева.
– Слушайте, вы черт знает что говорите! Деревня совсем не то, что вы подразумеваете. Деревня – это дикость, невежество, грязь. Это вековые гири на ногах человечества. Если вы хотите знать, я потому и стал на сторону Коминтерна (он так и сказал), что понял ту силу, которая повернет историю человечества и покончит со всяческой отсталостью.
Особенно выразительно прозвучало в устах А.Н. слово «Коминтерн». Он говорил не о России только.
Шли на похороны Маяковского Ю.Н. (Юрий Николаевич. –