Баба была розовая, сисястая – настоящая, живая, кровь с молоком баба. Могла она на вилах маленький стожок на воз закинуть и трактору колесо поменять, и дома сидеть, детей рожать, могла, но не хотела – хотела она ловить. С детства так повелось: бабочек сначала, потом котов. За котов досталось ей сильно: коты, они часто чьи-то, их ловить не положено, их почесать можно и отпустить, а она ловила и себе оставляла, прятала в сарае. Коты, конечно, её любили – такую тёплую грех не любить, но, когда вскрылось всё, это было уже никому неважно. Если ты кого-то чужого поймал, хоть он тебя любит, хоть он тебя боготворит – отдавай обратно. Родители насилу уговорили всех котодержателей отвязаться и оставить тогда ещё девку в покое, без претензий и неустоек за удержание чужих котов. Один только с ней остался, ничейный, с глистами и оторванным ухом.
– Что ж тебе, Девка, неймётся? – спросил её строго отец. – То полон дом бабочек, то коты эти. Тебе бы с парнями по кустам обжиматься, а ты вон что. Коты!
– С парнями, тять, скучно, – ответила Девка как на духу. – Их помани только кончиком мизинца, они и липнут сами и потом ещё таскаются за тобой по пятам – не отвяжешься. Скукотища!
– Так ты себе такого заведи, чтобы не скучно было, – посоветовал тятя.
Девка послушалась, поймала таких, чтобы не скучно, даже троечку, один лучше другого. Ох и корил себя тогда папка за слова свои – не скучно было всем. Норовистые, бессемейные, волком в лес смотрящие её мужики узды не признавали. Девка от них стала бабой, походя рожала сыновей, а потом отпускала мужика на волю, потому как опять же «скучно», и ловила другого, но тоже норовистого, и снова от него сыновей рожала. Дед обилию внуков поначалу радовался, ему только дочери и даны были, сыновей не было у него, но осознав бесконечность процесса, пригорюнился: кормить-то чем? Они ж все на его шее, а пацаны едят ого-го! Пошёл к жене советоваться.
– Что, мать, делать будем? Наша-то разошлась не на шутку. Эдак футбольная команда скоро у нас образуется.
– Чем ты, дурак, думал, когда советы ей давал? Разве не видишь, девка твоя – ловец. Сызмальства ловит всё, что ни попадётся, вот и надо было её в ловцы пристраивать, а не в жёны. Теперь вот выкармливай большеротиков как знаешь.
– Ой, и правда. Ловец. Как я сразу-то не догадался! Что ж ты, глупая баба, мне не сказала?
– А ты меня много спрашивал? Я с тобой потому столько лет прожила, что без спроса рта не открываю. Я ж не ловец, я ж мужняя жена. Разницу разумеешь? Спросил теперь – ответила, а дальше поступай как знаешь, а я пойду кашу варить.
Сказала мать и пошла кашу варить, а Бабу проверили, признали хоть и перестарком, но годной по всем параметрам, и забрали с папиной материальной помощью в школу, где учат коней на скаку останавливать и в избы горящие входить. Дали Бабе диплом «Женщины в русских селеньях», и больше у семьи не было горя: конины вдоволь, кумыса вдоволь, сил лошадиных тоже мереном немеряно и тепла, понятное дело, в достатке. Так и жили. Кони, они ж не коты – конь, если сорвался, так скачет всё снося на своём пути, несёт его. Баба как его остановит, так даже если седок на нём был, снимет его бережно, он дрожит весь, Бабе в ноги валится, мол, спасительница, мать родная, выжил. И коня ей оставляет, и ещё за спасение приплатит.
С избами сложнее. Пару раз зашла Баба в избу горящую, вытащила всё что могла, и людей, и попугая в клетке, и мебель, и сейф здоровенный. Хозяин потом посмотрел на неё зло, плюнул, и не то что спасибо не сказал – чуть не измордовал за спасение имущества. С избами, с ними можно прогадать. С конями не прогадаешь. Несёт его – хватай не задумываясь.
Только от всей этой неразберихи, от коней этих, от погорелья бесконечного одичала Баба, ушла жить от людей далеко, одна. Почует коня, словит, приведёт в семью добычу и снова к себе, на выселки. Сыновей вроде как даже по именам забыла как звать. Глаз на людей не поднимает, всё в землю да на небо смотрит, словно ищет чего-то.
– Ты бы, доча, побыла дома-то, в тепле да в заботе. Я тебе каши сварю, хочешь? – уговаривает её, бывает, мамка.
– Нет, мама, нет, я одна хочу, не надо мне тут вам мешаться. Увидят меня сыновья, скажут: «Вот мать наша, женщина» и потом найдут себе таких или будут думать, что любая баба может коней валить и сквозь огонь ходить. Не надо это. Неправда это. Котов ловить и бабочек – вот что может баба, ну, рыбу ещё, если по колено в воде не стоять, а коней и избы не надо, мама! Путь не видят лучше, что такое с женщинами бывает.
Сказала и ушла, а мать потом всю ночь проплакала. Ведь и правда, ловец-то, он ловцу рознь, но кормить-то всех надо, а кони, они дело прибыльное. Кто-то же должен, если дед не тянет, а отцов и в помине нет?
А Бабе что? Тот, кто отведал сладость одиночества, покой и мир, который по-настоящему только тебе принадлежит, обратно к людям разве что в гости заходит. Опасное оно искушение, одиночеством, лучше его не пробовать вовсе, а то затянет.