Улица Жи-ле-Кер стала также местом знаменитого ареста э. э. каммингса. В июле 1923 г., в три часа утра, Джон Дос Пассос, Гилберт Селдс и каммингс выступили предводителями акции «Место любителей кальвадоса – Жи-ле-Кер». Когда каммингс остановился, чтобы помочиться у стены, материализовалась «целая фаланга жандармов». Его арестовали и отвели в полицейский участок на набережной Великих Августинцев, где его зарегистрировали как «un Américan qui pisse» («писающего американца». – Прим. пер.) и велели прийти на следующее утро для предъявления обвинения. Селдс позвонил своему другу-писателю Полю Моранду, работавшему в Министерстве иностранных дел, Ministre des Affaires Etrangères, и тот посодействовал снятию обвинений. каммингс об этом ничего не знал и на следующее утро вернулся в полицейский участок. Его отпустили, и когда он выходил из здания, увидел толпу приятелей с плакатами «Reprieve le Pisseur Américain!» («Помиловать писающего американца!». – Прим. пер.). каммингс был глубоко тронут их солидарностью, однако впоследствии узнал, что этот протест – просто тщательно продуманная шутка.
Рашу продолжали богемную традицию квартала. В одной из чердачных комнат жили фотограф, который за два года не сказал никому ни слова, и художник, наполнивший свою комнату соломой. Среди шлюх, джазовых музыкантов и натурщиков попадались совсем эксцентричные личности, например, мужчина из французской Гвианы такого гигантского сложения, что едва протискивался в узеньких коридорчиках, и надменная индокитайская дама, всегда ходившая в шелковых платьях, а на двери у нее висела бамбуковая занавеска. Первый из так называемых битников приехал в 1956 г., это был художник-швейцарец, которого все звали Иисусом Христом. У него были длинные, густые темные волосы почти до пояса, запущенные борода и усы. Он носил длинные грязные хлопковые одежды и ходил в сандалиях на босу ногу даже в самые сильные парижские холода. У него не было денег на холсты, и он рисовал на стенах, а потом очередь дошла до потолка и пола его номера на третьем этаже. Месье Рашу относился к этому безразлично, он надеялся, что запах краски отпугнет клопов.
В отличие от всех остальных обветшавших отелей Парижа, удовлетворявших только самые насущные потребности, Бит Отель отличался тем, что мадам Рашу прилагала все усилия, чтоб художники хотели оставаться здесь, и предоставляла своим постояльцам свободу жить как им нравится. Ты мог привести кого угодно в свою комнату – юношу, девушку, целую компанию, только им надо было записаться в fiche, книге регистрации гостей, если они оставались на ночь. На этом настаивала полиция. Во всем остальном он был таким же неопрятным и грязным, как и его соседи. Здесь были крысы и мыши, грязные комнаты и лестницы, вонючие туалеты, по коридорам вечно плыл запах готовки. Художник Жан-Жак Лебель жил неподалеку на улице, на которой находился отель «Колбе», и часто приходил в гости к американским битникам. «Там зачастую очень плохо пахло, – вспоминал он, –