Лейтенант как-то неловко поперхнулся и умолк, затягиваясь дымом «Казбека». Зойка, поражённая его рассказом, молчала. Она чувствовала, что последует недоброе продолжение. Иначе зачем человеку вторая жена, если одна уже есть, да к тому же с ребёнком?
– Катя, тоненькая такая, бледненькая, аж светится вся, – справился с собой лейтенант. – Смотрю: не выдюжит она, помощь ей нужна. А я-то какой помощник? Всё на учениях, на службе. Ну и вызвал мать с отцом из деревни. Они там дом продали, приехали. А что? Квартира у нас просторная была, две комнаты, всем места хватило. Тут бы жи-и-ить! Да вот – война.
Лейтенант опять умолк, терзая губами папиросу. Зойка боялась пошевелиться, угадывая, что вот сейчас-то и начнётся самое страшное.
– Вой-на-а, – раздельно и задумчиво повторил лейтенант. – В июле немец к нашему городку подкатил. Быстро шел, гад! Наша часть к бою готовилась, а семьи – к эвакуации. Я побежал машину доставать, чтобы своих до станции подбросить. Ведь дитё малое, жена больная, слабая. Да и старики не в лучшем виде. Ну, побежал. Достал! А тут налёт! Шофёр говорит: не проедем. Я ему: езжай! В общем, проехали!
Лейтенант долго молчал, глядя на зажатый пальцами окурок, только губы его судорожно сжимались и разжимались. Зойка ещё не слышала продолжения, но в её глазах уже стоял ужас, словно она сама сумела заглянуть в тот страшный день.
– Приехали…Ничего понять не могу. Не найду дома своего, и всё тут. Полчаса назад стоял, а теперь нету! Еле сообразил, что вот эти развалины…и есть мой дом. Вернее, шофёр уже подсказал. Ну, и все, кто в доме был, все четверо… И дитё малое…тоже… Вот так-то, пичуга.
Вконец искрошенный окурок полетел в подтаявший снег. Лейтенант так стиснул челюсти, что едва разомкнул их потом, чтобы продолжить разговор.
– И вот я тебя спрашиваю: зачем человек на свет рождается? Не знаешь? Молчишь. А я знаю. Чтобы другим жизнь давать, вот зачем. Продолжение рода – это ж не нами придумано. Это ж закон, понимаешь. Закон жизни! Не должна она исчезнуть с земли, жизнь! А я, как остался один… В общем, не помню, как в часть вернулся, как в бой пошёл. Ничего не помню. Помню только, что смерти искал. Лез поперёд всех, ничего не разбирая, а пуля меня не брала. Уж только под осень, во время затишья, когда и не ожидал, мина недалеко от меня как ахнет! Ну, вот ранило. К вам в город попал.
Воробьи совсем обнаглели, подняли на сирени такую оголтелую свару, что лейтенант не выдержал, шуганул их.
– Так вот, лежал в госпитале и думал: раз судьба не дала помереть, надо жениться как можно скорее. Чтобы, понимаешь, исполнить закон жизни. Чтобы остался после меня на земле кто-то. А то на фронте мало ли чего… И чтобы, понимаешь, дом у меня был. Вот кончится война да уцелею я, куда мне возвращаться? А теперь, значит, адрес есть. Может, сын родится, пусть растет, а?
– Пусть растет, – тихо согласилась Зойка, едва шевеля губами от глубокой жалости к этому лейтенанту, который уже не казался ей таким странным.
Она боялась и стыдилась сказать что-нибудь ещё. Слова сочувствия