В то время он жил с цыганкой Авдотьей Тугаевой. Своей безропотностью она смягчала буйный характер Федора и когда Толстой впал в депрессию, Авдотья, почувствовав неладное, не отходила от него ни на шаг. Он хотел отделаться от нее и, придравшись к какому-то пустяку, обругал ее последними словами.
– Что с тобой, Федя? – спросила она и такое искреннее участие было в ее словах, что против воли он ответил:
– Жить не хочется, Авдотья.
– Почему?
– Мою фамилию должны вывесить на черной доске в Английском клубе за неплатеж долга, а я такого позора не вынесу.
Авдотья прекрасно знала, что карточный долг для любого дворянина был «долгом чести», а черная доска и исключение из Английского клуба унижением гораздо более страшным, чем разжалование в рядовые.
– Много ты должен? – спросила она.
– Какая разница, – махнул рукой Федор.
– Скажи, может я смогу тебе помочь. Ведь у меня есть друзья, у меня и свои деньги имеются.
Федор назвал сумму.
– Обещай мне ничего не предпринимать до моего возвращения, – горячо воскликнула Тугаева, – я тебе обязательно помогу.
– Обещаю, – устало сказал Федор.
Следующие двое суток он провел как в забытьи и когда Авдотья вернувшись, дала ему пачку денег, он решил, что бредит. Она попросила его пересчитать банкноты, а он, не веря происходящему, молча смотрел на нее.
– Где ты их взяла? – спросил он, наконец.
– У тебя. Ведь мы с тобой живем 5 лет. За это время ты подарил мне много подарков. Я их очень бережно хранила, а теперь все продала, так что эти деньги твои.
От избытка чувств Федор не мог говорить. Он лишь обнял Авдотью и стал нежно целовать ей руки. А после того как расплатился с долгом, они обвенчались.
Некоторые знакомые не признавали его жену. Для чванливых представителей высшего света его брак был непростительным мезальянсом и вокруг Федора образовалась непривычная пустота. Семейная жизнь его тоже складывалась трагично: дети его умирали в младенчестве. Толстой твердо уверовал, что Бог наказывает его за грехи молодости. После смерти первенца он даже наложил на себя епитимью: не пить полгода. Держался он стоически и только раз, когда после холостой пирушки к нему приехал один из приятелей, Федор попросил:
– Дыхни на меня, хоть винца понюхаю.
Но епитимья не помогла. Дети продолжали рождаться и умирать. Тогда Федор Иванович завел синодик, в котором выписал имена убитых им на дуэлях. После смерти каждого своего ребенка он вычеркивал имя очередного убитого и сбоку писал «квит». Так у него умерло 11 детей, в том числе и любимая дочь Сара. Полностью заплатив дань Всевышнему, он тяжело вздохнул и сказал:
– Слава Богу, хоть мой цыганенок будет жить. И действительно двенадцатый