– Ты с ума сошел, Мишель! Какая еще Турция? А как же папа, а как же я? Ты не выдумывай глупостей! Папа сказал, чтобы ты немедленно возвращался домой!
– Но я не могу! – донесся унылый голос подпоручика.
– Папа тебя не поймет! Я тоже!
Наступила тишина. Молчал берег, Молчали на транспорте.
– Не заставляй меня сердиться, Мишель! – донеслось до подпоручика. – Сейчас же возвращайся! Я жду!
Подпоручик долго стоял в каком-то оцепенении. Затем вдруг резко развернулся в одну, потом в другую сторону, освобождая для себя в толпе некоторое пространство. И снова застыл и неотрывно глядел туда, на берег. Затем пружинисто перебросил ноги через металлический леер, ограждавший палубу, и «ласточкой» полетел в воду.
Ничего такого не ожидавшие от смирно переругивавшегося подпоручика с матушкой, офицеры и солдаты разом загомонили, задвигались. Темнолицый усатый крепыш-поручик выхватил у рядом стоявшего солдата карабин, передернул затвор, стал прицеливаться в плывущего в ледяной воде подпоручика.
– Ах ты, гад!
И тут на плечо поручика легла чья-то ладонь. Он обернулся. Увидел стоящего перед ним командира сводного конного корпуса генерал-лейтенанта Барбовича.
– Иван Гаврилович? – лишь на мгновение отвлекся поручик, – Я его счас! Не сумлевайтесь!
– Не нужно, – сказал Барбович. – Верни карабин.
– Ну, как же… изменник Родины, гад!
– Мать – тоже Родина, – глухо сказал Барбович и, протиснувшись сквозь толпу своих конников, ушел в трюм.
Вспомнив этот случай с Барбовичем, Врангель коротко взглянул на Кедрова, затем на Кутепова.
– Они не предали Родину. Ее у нас уже нет, – тихо и с тоской сказал он.
– Пока – нет, – согласился Кутепов и, немного помолчав, с легким раздражением, глядя на Врангеля, спросил: – Вы, верно, устали, Петр Николаевич?
– Не люблю пустословия. Раньше надо было о Родине вспоминать. Там, под Каховкой. И в Крыму тоже!
– Вы словно в чем-то нас обвиняете! – проворчал Кутепов. – Не только я виноват в том, что мы потеряли Россию. Все мы. И я тоже. Поэтому я не в Париже и не в Лондоне, хотя мог бы туда уехать. Поэтому я вместе с армией. Надеюсь, весной с Божьей помощью, мы вернем ее. Это я и хотел сказать. А тех, на «Язоне», извините, я считаю предателями. Изменниками. И слово «Родина» – для меня не пустой звук.
«Началось. Бунт на корабле» – подумал Врангель, уловив эту напористость в тоне генерала. Никогда прежде он не позволял себе такого тона в общении с ним. И то сказать, кто он теперь? Какую страну представляет и он сам, и его армия? Не самое трудное было: увести армию из России. Трудности начинаются только сейчас: сохранить ее, не растерять веру в то, что изгнание – это временно, что они еще вернутся на родную землю победителями. Без этой веры армия скоро превратится в бесправный эмигрантский сброд, а его командующего будут считать авантюристом, которому приличные люди не станут подавать руку. Жалкий удел!
Врангель решил сделать вид, что не обратил внимания на тон Кутепова. В конце