– Думаю, ответ будет уже сегодня, и я немедленно телефонирую в отель, они меня знают, кредит мы откроем сами, вам надо будет только проверять счета.
И задумчиво посмотрел мне вслед.
Матильда с Хуаном дожидались меня у похожей на шляпную коробку остановки местного трамвайчика на Плаза Санта-Крус. О том, что меня после этого разговора ждало, и очень скоро, я, повторим, еще не подозревала и мирно подпрыгивала на калесе, въезжая с моста Джоунса на поле Уоллеса с его рядами молоденьких деревьев и зелеными лужайками. У Матильды на голове подрагивали только что купленные розовые султаны из крашеных петушиных перьев, Хуан в новой соломенной шляпе развлекал меня веселыми историями.
– Наш пресиденте Мануэль Кесон, мадам. Много рассказов. Вот один: к нему пришел судья с Негроса, судью хотели уволить за соблазнение крестьянской девушки. А тот хотел оправдаться. Пресиденте говорит: судья, расскажите мне все как было. Ну, говорит тот, на закате мы пошли с девушкой под манговые деревья за рисовым полем…
Мальчишки-нищие, торгующие на улице сигаретами, радостно замахали руками Матильде. Она гордо кивнула им невесомыми султанами.
– Но она пошла туда с вами добровольно, судья? – строго спрашивает пресиденте. О, конечно, очень добровольно, отвечает судья. Хорошо, говорит Мануэль Кесон, а теперь вспомните, что я ваш пресиденте, я филиппинец, не какой-то там американец, поэтому мне надо говорить правду. Вот и скажите мне: вы там, под манговыми деревьями, получили от девушки то, чего хотели?
Хуан сделал драматическую паузу и притормозил Матильду перед въездом в Интрамурос с его булыжником.
– И тут, мадам, судья покраснел, побледнел, засуетился и наконец выпалил: нет, господин пресиденте, это клевета врагов, ничего я не получил! Но если так, то вы идиот, закричал на него рассердившийся пресиденте. А нам в Содружестве не нужны судьи-идиоты!
Вот и офис, множество бумаг, картотека растет, на столе у прекрасной и странно задумчивой Лолы какая-то газета с большой, во всю первую полосу, фотографией – кого бы вы думали? Да как раз замечательного Мануэля Кесона: высокий лоб с залысинами, стоячий воротничок и галстук в крапинку, три ордена, полосатые штаны. Любимые им танго-туфли: черный низ, белый верх. И довольно гневная улыбка.
Час шуршания бумагами, надо передохнуть, смотрю на непонятную страницу в «Санди Трибьюн». Женские фотографии в овале, подписи: Росарио Борромео, Сесилия Хавьер, Хулиа Кристобаль (на вид чистая испанка), Фе дель Мундо, прочие. Двадцать пять финалисток конкурса, победители получат поездку в Китай и Японию.
– Лола, – говорю я, подходя к ней с журналом, – не понимаю: это и есть знаменитые филиппинские красавицы? Я бы сказала, что в подобных соревнованиях должны побеждать девушки вроде вас, а вот этой, смотрите, лет сорок, и у вон той не вижу особой красоты…
Лола берет журнал, как змею. Шевелит губами. Отвечает странным голосом: это не конкурс красоты. Это конкурс популярности. Это женщины, которые в жизни что-то сделали,