Чтобы заставить Дэвида раскрыться более искренним чувствам, я должна была настроиться на его нарциссизм. Попытки напролом пробиться через самодовольные защитные барьеры нарцисса лишь усиливают его чванство. Вместо этого я должна была отразить обратно Дэвиду те качества, которыми он так любовался в себе, показать ему, что я понимаю, почему он так фантастически хорош. С помощью такого трюка можно заставить нарцисса уважать тебя.
Это было нелегко, потому что я была вынуждена признать в отношении Дэвида ту истину, которой предпочитала не видеть. Он бросил вызов моему фантазийному представлению о мужчинах – что они точно так же одержимы ухаживанием в викторианском стиле, как и я. Он взял да и прихлопнул мой романтический мыльный пузырь своими мужицкими словами, которые, подобно варварам-завоевателям, свели мои высокие идеалы к вульгарностям и анатомическим деталям. Он видел в женщинах добычу. Наверное, если бы он мог набивать чучела из женщин, которых приводил домой из походов по барам, и водружать их на стены, он бы так и делал.
Одобрительная реплика Дэвида в адрес сексуальности Никки вообще не имела к ней никакого отношения. Это его утверждение относилось к нему самому. Физические данные Никки олицетворяли некую часть его представления о себе. Ее «извивания, вопли и оргазмы» давали ему знать, что это он был хорошим любовником, что это он доставил ей удовольствие и, следовательно, что это он был желанным.
Хорошее отношение к себе – это прекрасно, но, похоже, Никки в это уравнение никак не вписывалась. Она была просто сексуально стимулированной и разражающейся одобрительными возгласами аудиторией в пьесе о Дэвиде. То была работа эго (с моей точки зрения – великого разъединителя) во всей его красе.
И в этом заключается шаткий баланс между «я» и «другим» во всех человеческих взаимоотношениях. Представьте себе непрерывную шкалу, на одном конце которой вы воспринимаете своего романтического партнера как объект для обслуживания всех ваших потребностей – что-то вроде отношений между матерью и младенцем. На другом ее конце вы способны признавать своего возлюбленного как настоящую личность с собственными потребностями, и в идеале между вами существует равновесие отношений «брать и давать».
Мне казалось, что Дэвид проводил все свое время на «объектном» конце шкалы, сосредоточившись на том, чтобы обеспечить себе определенную репутацию и поддерживать ее постоянно.
Он ощущал ликование и печаль, чувствовал себя достойным или бесполезным – но это всегда было реакцией на его потребность в подкреплении и в том, что он считал любовью. Для него сам акт даяния был уделом женщин, единомышленников матери Терезы