Становление психологии деятельности. А. Н. Леонтьев

и воспроизведения совершенно тождественна с памятью психологической, и все различие между ними заключается в отсутствии у первой сознания»[24]. Если такое, получившее свое дальнейшее и специальное развитие в русской рефлексологии и у американских бихевиористов[25], понимание отношения, существующего между простейшими органическими (физиологическими) формами памяти и высшими ее формами – так называемой «психологической памятью», – встречает серьезные возражения с точки зрения психологии человека, то равным образом оно подвергалось справедливой критике и с точки зрения биопсихологии: «Отождествляя явления так называемой органической памяти, к которой с равным правом могут быть отнесены и память железы, и память мышцы, и даже память березы или рябины, с теми, которые мы разумеем под термином память, авторы делают очевидную ошибку огромного значения, называя без оговорок памятью и функцию ганглий, и деятельность нервно-мышечного механизма, усваивающего навыки или приспособляющегося к действию электрического тока, и память протоплазмы в явлениях возбуждения одноклеточных организмов; авторы вносят в решение вопроса бесконечную путаницу, тем более нежелательную, что явления “органической памяти” не всегда легко обнаруживают свои характерные особенности, которыми отличаются от памяти в психологическом смысле этого слова»[26].

      С другой стороны, мы встречаем в психологии воззрения на различные формы памяти, усматривающие в них «две теоретически самостоятельные и независимые друг от друга памяти: “память-привычку”, “память повторяющую” и “память воображающую”, которая предполагается интуицией духа, которая лежит вне материи и от нее не зависит» (Бергсон).

      Оба эти способа решения вопроса не могут не приводить – по крайней мере в принципе – к дуализму. Вся разница между ними заключается лишь в том, что в первом случае, когда простейшие физиологические законы объявлялись достаточными для объяснения всех явлений и форм памяти, этот дуализм оказывался лишь потенциальным или выступал в форме агностицизма, в то время как во втором случае философский идеализм открыто давал материализму бой на этом блестящем для его целей плацдарме, созданном метафизической постановкой вопроса. И справедливость требует здесь заметить, что в этом столкновении на долю механистического материализма не всегда выпадала роль победителя… Благодаря своей метафизической сущности механистическая материалистическая психология не видела в сосуществующих различных формах памяти продукты различных ступеней развития, качественно отличающиеся друг от друга и хотя переходящие в этом процессе развития одна в другую – низшие в более высокие формы, – но тем не менее механически не сводимые друг к другу – высшие формы к элементарным первичным формам.

      А. Бергсон, ведя борьбу с материализмом, неслучайно именно вокруг