Очень опасную обезьяну. И очень голодную. На глазах Юшты существо вырвало здоровенный клок мяса из спины теперь уже, без всякого сомнения, мертвого гвардейца. Далум в ужасе заорал. В зале звенели клинки, кричали люди и трещало ломающееся дерево, но монстр услышал. Не отпуская добычи, существо оглянулось через плечо и рыкнуло окровавленной пастью, продемонстрировав внушительный набор зубов.
Первым заметил тварь Громила Белиас и бросился на оборотня, раскручивая на бегу кистень. Он ударил верно, тяжелый стальной шар раздробил существу ключицу. Оборотень снова завопил – на сей раз то был крик боли – и ответным взмахом когтистой лапы располосовал вышибале живот. Кто-то из дерущихся обернулся на звук и схлопотал от противника нож в спину, кто-то еще опустил саблю, некоторые кинулись на помощь Белиасу, но с достопочтенного месьора Далума было довольно. Кабатчик слепо шарахнулся к задней двери, ударившись бедром о винную бочку, и побежал, не разбирая дороги, с единственным желанием оказаться как можно дальше от «Короны и посоха». Если бы хватило сил, он бежал бы до самой Стигии, а быть может, и дальше.
За его спиной существо продолжало убивать.
Глава вторая
Глас народа
22 день Первой летней луны.
Вольфгардскому ширрифу приснился скверный сон – будто за ним сквозь сугробы и буреломы гонится волчья стая, причем звери прытко скачут на задних ногах, издавая вместо полагающегося рычания и воя угрожающие крики на человечьем наречии.
С трудом оторвавшись от преследования, беглец выскочил к Полуночным воротам столицы Пограничья, молчаливым и неприступным. Дотянулся до болтающейся веревки колокола, собираясь устроить трезвон на весь город, но веревка оборвалась, а на призывные вопли с надвратной башни выглянула ухмыляющаяся волчья морда. На голове зверюги красовался лихо нахлобученный островерхий шлем, украшенный торчавшими во все стороны флажками, с клыков текла зеленоватая пена. Грайтис замычал от ужаса, дернулся всем телом и проснулся.
Всюду оборотни, подумал ширриф, нехотя разлепляя глаза.
Пробуждение не относилось к числу приятных, ибо прямо перед человеком с меланхолическим видом покачивалась узкая змеиная головка. Туловище пресмыкающегося обвивалось вокруг массивной серебряной кружки, кружка стояла на столе, попирая небрежно разбросанные пергаменты. Чуть далее сидела магичка Ренисенб и что-то писала, время от времени зевая и прикрывая узкой ладонью рот. Заметив, что ширриф возвращается к бодрствующему состоянию, она дружелюбно кивнула и продолжила свое занятие.
Оставалось выяснить, в силу каких обстоятельств столь почтенная и уважаемая личность,