Где они, те, кто меня любил? Никто не вспомнит обо мне, когда меня не станет. Только ты. Но ты опоздал на двадцать лет и ничем мне не обязан. Если бы ты знал, как я была хороша и как умела любить. Всё в прошлом, и ты никогда уже этого не узнаешь. Как плакал Сандро Церетели – ты хоть знаешь, что был такой великий грузинский поэт Акакий Ростомович Церетели? Сандро – его сын, советский выдвиженец, дальний родственник Ильи Чавчавадзе, между прочим. Как он плакал, когда уезжал на дипломатическую работу в Америку: «Я женат, и в моём положении я ну никак не могу бросить семью, а люблю я только тебя, буду помнить тебя всю свою несчастную, немолодую уже, вконец загубленную жизнь».
Я была в белой прозрачной рубашке, а Сандро стоял на коленях перед моей кроватью и рыдал, словно ребёнок. Сколько партийных боссов и бравых военачальников стояло на коленях перед моей кроватью. Шёлк, атлас и бархат неувядаемого, казалось бы, советского номенклатурного карнавала, сталинские высотки, представительские «Чайки», весь этот мир лакированного кино Герасимовых, Пырьевых, Орловых и Ладыниных… Карнавал сжимался, словно шагреневая кожа, он высох и истлел уже к моменту нашей с тобой первой встречи.
«Ева заслуживала лучшего, – подумал я и почему-то на мгновение представил себя дряхлым стариком с жёлтой вытянутой кожей и гнилыми зубами. – Её несчастье в том, что она попала в среду пожилых и невежественных развратников, достигших уже сияющих вершин номенклатурного величия; каждый хотел жить как в модном западном фильме. В этой среде у неё не было других перспектив. Несмотря на ум и опыт, она знала только единственный вариант счастья, которым она торговала, разбрасывалась, которое дарила направо и налево всю свою долгую и печальную жизнь. Всё остальное, что бы с ней ни происходило, о чём бы она ни думала, включая её размышления и суждения об истории, культуре, литературе, иногда, кстати, довольно глубокие, оказывалось лишь случайным и несущественным дополнением