* * *
– Ба, вот так новости! – охотно смачивая горло настоявшимся портвейном, продолжал Луиджи. – Значит королевская родословная продолжится! А вот уж не знаю почему, но у вас, королей, в семействах то и дело возникают проблемы с деторождением. Не сочтите уж за грубость, но в народе это стало не просто слухом, а почти что вездесущей истиной, – всё также учтиво продолжал барон. Баронесса сидела по правую руку от мужа, рядом с парой дочерних ангелов, все в белом, со свисающими по спине шиньонами, а по левую – одиноко восседал маленький крепыш, всем своим видом демонстрировавший самостоятельность и автономность от родителей, хоть и был младше своих сестёр. – И всё же рад я, несказанно рад! И как же окрестили вашего брата?
– Успокойтесь барон, до этого ещё не дошло. Не буду таить – обретение с кем-то братского родства действительно чего-то стоит. До поры, я замечал свою потерянность, некую половинчатость, которую пытался восстановить… *тут Валенс вспомнил о присутствии детей и решил целомудренно умолчать о своих, так сказать, «методах», вроде ночных «гуляний» с Канис* разными способами. Знаете, это как будто ты уже принадлежишь к какой-то истории, но не можешь ею насытиться, тебе как-бы недостаёт в ней ещё пары-троек разветвлений, идеально довершающих общее повествование. Но рождение у моей – нет! Теперь уже нашей – матери её второго сына одновременно подсоединило меня к чему-то большему, нежели только к одной избитой судьбе. Я чувствую его душу, его дух, само дыхание его жизни. Может ли такая братская связь быть правдивой, не играет ли со мной моё воображение? – спрашивал Валенс, совершенно серьёзно ожидая получить достойный ответ от повидавшего жизнь аристократа, но тот, услышав столь метафизические речи, стал тревожно перекидываться взглядом со своей женой, как-бы говоря: «Чего он от нас хочет? Возвышенный слог, духовные беседы – чужды ведь аристократам такого рода толки; нам куда прелестнее вычитывать фельетоны, да памфлетами баловатья, нежели занимать себя глаголением на космические темы». Прочитав такое умонастроение в глазах своих слушателей, Валенс раздосадовался, поняв, что говорит он с Панкрайтами на разных языках.
И как это возможно?! Мы же одного поля ягоды, оба изошли от эпохи восприятия, так почему же умозрение этих людей столь скупо́, нет, почему оно вовсе отсутствует? Может ли… – и тут Валенс пустился расспрашивать, не было ли в последнее время у кого-нибудь чувства смутной тревожности, равнодушия или инфантильной мечтательности. Все члены, как по команде, отрицательно завращали головами, только сын барона, как будто позабывший свою роль и вместе с этим выданный ему текст с игрой его персонажа, без ясности происходящего, тупо уставился на родителей. Было видно, как аристократам неприятен этот наглый допрос Девятого короля, но в силу своей коронованности, на расспросы Валенса всё же слетались какие-то своры пичуг и вот,