Вильский был так уверен в себе, что, сев, достал из кармана пилочку для ногтей и принялся ее крутить. Регину такое поведение возмутило; интересно, видит ли это судья? Но тот, даже если и видел, не сделал прокурору замечания. Борнштайн схватился за голову и, прежде чем что-либо сказать, прошелся между рядами, стараясь заглянуть в глаза сидящим поблизости.
– Невероятно, – сказал он наконец. – Не хочется верить, что в этом зале, где всем отлично известна суть дела, прозвучали слова не просто лживые, но и позорящие доброе имя человека, перед которым мы, евреи, навсегда останемся в неоплатном долгу. Позвольте, – он отвесил легкий поклон в сторону Румковского, – я буду называть подсудимого господин председатель. Могу безо всякого преувеличения сказать, что этот титул в гетто произносился с доверием и надеждой – так христиане в декабре говорят о святом Николае. Злые языки утверждают, что немцы назначили господина Румковского на самый высокий в гетто пост только из-за красивой и благородной внешности. Его в этом упрекают – как будто красота и благородство исключают гениальность…
Регина заметила, что конец трости Хаима все реже постукивает по полу.
– Да, только гений способен понять, что выжить в неволе может лишь тот, кто приносит пользу. Что делает господин председатель? В тщательно продуманной докладной записке немецким властям он предлагает организовать в гетто мастерские, благодаря чему оно станет самоокупаемым. И, получив согласие, создает безупречно функционирующую общественную структуру. Кто-то может сказать: несправедливо управляемую. Да во всей истории не найти более справедливой! Это – государственный капитализм: прибыль идет на содержание всего общества. Богач и бедняк работают на равных. Где, как не в лодзинском гетто, были больницы и сиротские приюты, царил порядок и была еда, тогда как в Варшаве от голода люди умирали на улицах? У нас имеется достаточно тому доказательств. А также не составит труда доказать, что именно благодаря гениальным идеям господина председателя наше гетто продолжало существовать, когда от всех прочих уже ничего не осталось. Если всякая война – смертоносная трясина, то я осмелюсь еще раз сравнить господина председателя с Моисеем, ведущим евреев через Красное море…
По рядам зрителей пролетел шумок, а судья погрозил защитнику пальцем.
– Знаю, он в этом не преуспел, – поспешил добавить Борнштайн. – Однако не будем забывать, что, если бы не стечение неблагоприятных обстоятельств – взять хотя бы остановку русских на Висле или неудачное покушение на Гитлера, – война закончилась бы раньше, и тогда уцелели бы еще по крайней мере семьдесят тысяч человек. Эти семьдесят тысяч теперь были бы должниками господина председателя. Судьба, правда, распорядилась иначе, и тем не менее мы у него в долгу…
Конец